[64]. Когда же новый начальник тюрьмы собирался заменить «заграничного доктора» (так называли Раевского в лагерях) другим работником, к нему явилась целая делегация женщин, которые просили оставить полюбившегося рассказчика: «Доктор не крадет мыло, совсем не крадет, а другой начнет, наверное, красть»[65]. Начальник рассмеялся и оставил Раевского на банной службе.
Лекция на тему «Что такое жизнь», которую подготовил Николай Алексеевич по поручению начальника санчасти, прошла с успехом и даже основательно упрочила его положение в медсанчасти – ему была выделена для работы отдельная комнатка.
В течение последующих трех лет, Раевский фактически был секретарем начальника санчасти, совмещая эту работу с обязанностями фельдшера, принимал участие во вскрытиях, ему даже доверили подписывать медицинские протоколы, хотя официально он не имел на это права. Раевский сумел заслужить репутацию прекрасно разбирающегося в медицине человека, что, впрочем, соответствовало действительности – те знания, которые он получил в университете, его внутреннее чутье, аналитический ум и умение правильно сделать выводы позволяли ему порой лучше профессиональных медиков ставить диагнозы. Начальник медсанчасти иной раз, в самых тяжелых и запутанных случаях, доверял мнению именно Раевского. На него также были возложены и обязанности лектора – Николаю Алексеевичу пришлось не менее двадцати раз читать заключенным лекции на тему заразных болезней и их профилактики.
Занимаясь медицинскими делами, Николай Алексеевич не мог забыть и главной своей страсти – Пушкина. По его предложению был организован пушкинский вечер: литературный доклад о находках пушкинских материалов в Чехословакии и театральное представление – сцена из «Бориса Годунова», к которой он сам сочинил стихи для кантаты на музыку Глинки. К огорчению Раевского, литературный вечер не совсем удался: «И вот эта-то затянувшаяся часть моего доклада и не понравилась блатным. Они начали прерывать меня криками: «Довольно, довольно, хватит! Постановку! А то времени не будет»[66]. Но более всего он переживает за судьбу своих пушкинских исследований, поэтому решает отправить письмо в «Пушкинский Дом» Академии наук, где подробно описывает неизвестные письма Пушкина. Эта информация вызвала чрезвычайный интерес «Пушкинского Дома» и Президиума Академии наук. И вот оттуда непосредственно в МГБ была направлена просьба отыскать материалы, принадлежащие заключенному контрреволюционеру Раевскому. Документы были найдены и отправлены в «Пушкинский Дом», где впоследствии был составлен фонд Н. Раевского под № 374.