Семьи в обычном смысле слова он после себя не оставил, был у него только брат, мелкий торговец в одном из центральных графств, но осталось много людей, с которыми он был связан духовными или денежными интересами.
Остался издатель, в душе которого горе от того, что книжек больше не предвидится, смешивалось с надеждой на рост продаж тех, что уже были написаны и напечатаны. Издатель этот и сам был в обществе человеком выдающимся – небезызвестный сэр Уолтер Драммонд, глава солидной и известной издательской конторы; тип успешного шотландца, в противовес сложившимся взглядам сочетающего деловую хватку с чрезвычайно доброжелательным ко всем отношением.
Остался театральный менеджер, в разгаре постановки большой пьесы в стихах об Александре и персах; это был творческий, морально гибкий еврей по имени Исидор Маркс, который также разрывался между преимуществами и недостатками грядущей неизбежной тишины после выкрика «Автора!».
Осталась вспыльчивая красавица-примадонна, вот-вот собиравшаяся увеличить свою славу ролью персидской принцессы и к тому же (как гласит уклончивая фраза) бывшая одной из многих, с чьим именем молва связывала имя пропавшего поэта.
Осталось немалое количество друзей в литературе; лишь некоторые из них умели писать и лишь некоторые на самом деле испытывали к нему дружеское расположение.
Но сама его жизнь была настолько похожа на сенсационную сценическую драму, что когда речь зашла о предположительных причинах и подоплеке его исчезновения, не нашлось никого, кто знал бы его по-настоящему. У случившегося не было ни единой зацепки, что делало отсутствие поэта столь же громким и тревожным, каким когда-то было его присутствие.
Габриэль Гэйл вращался в тех же литературных кругах и знал тех же людей, что и Финеас Солт. Он тоже вел переговоры с издательством сэра Уолтера Драммонда, и Исидор Маркс выказывал интерес к его поэтическим пьесам. Ему удалось избежать того, чтобы его имя связали с мисс Гертой Хэзевей, великой шекспировской актрисой, но и ее он неплохо знал – в их мирке все всех знали.
Таким образом, он был знаком с внешними обстоятельствами жизни Финеаса, однако не избежал легкого потрясения, когда пришлось углубиться в ее частные и прозаические подробности. Забавно, но включенным в это расследование он оказался не из-за литературных связей, а потому, что его хороший приятель, доктор Гарт, был семейным врачом Солта.
Гэйл не сдержал улыбки, впервые попав на «семейный совет» – очень уж все выглядело домашним и непримечательным по контрасту с дикими слухами, гудевшими за стенами, как штормовой ветер. Ему пришлось себе напомнить, что все правильно, частная жизнь и должна быть частной. Странно было бы ожидать, что у необузданного поэта будет необузданный стряпчий, дикий доктор или зубной врач.