Я иду от наряда к наряду, и каждый раз бесшумные призраки выступают ко мне из темноты, тихо докладывают и растворяются в ночи. Сколько я уже прошел? Время не движется, и кажется, нет конца ночи. Но это только кажется так. На востоке растет светлая полоска, и на ней четко вырисованы островерхие елки. Полоска все поднимается, все ширится, бледно-розовый цвет мешается с голубым, и звезды меркнут одна за другой.
— Пора!
Я вытаскиваю из кармана трубку, разматываю шнур. Розетка — вот она, на дереве, чуть выше мощных корней. Дежурный отзывается сразу.
— В ружье! — говорю я. — Выбросить группу преследования к сто шестому знаку.
Это далеко от заставы, километров шесть. Я смотрю на часы. Рассвет сегодня в 4.52. Теперь я могу отдохнуть, пока прибудет группа.
Расчет времени у меня уже сделан. Через семь-восемь минут после объявления тревоги машина с солдатами должна выйти с заставы; пять-шесть минут езды, десять, от силы двенадцать минут бегом до границы. Итого двадцать шесть минут.
Но проходит тридцать, и тридцать пять, и только через сорок минут появляются солдаты. Но в каком виде! Запыхавшиеся, бледные. Надеин пытается доложить, но я машу рукой — о чем тут докладывать? И так все понятно.
— К машине и домой, — приказываю я.
Виноват водитель — долго не заводился мотор. Завтра снова будет объявлена тревога. Да, ребята устанут. Сегодня они недоспали. Теперь они будут недосыпать столько, сколько понадобится для того, чтобы прибывать на место секунда в секунду.
Я возвращаюсь вместе с ними, еду в кабине и на мгновенье закрываю глаза. Что-то больно бьет меня по голове. Нет, это я сам стукнулся о дверцу кабины — заснул и стукнулся. Больше всего на свете мне хочется спать, спать, спать...
Не знаю, как это получилось, — то ли Андрей Иманов не понял меня, то ли схитрил, но вместе с женой и дочкой Чернецкого на заставу приехал Иманов-ата. Никаких особых пропусков ему не потребовалось. Он депутат Верховного Совета СССР. Он вылез из машины первым, в распахнутом пальто (все ордена видны), в шляпе, сбитой на затылок, и сразу пошел ко мне, на ходу протягивая обе руки.
— Салем, салем, капитан, здравствуйте!
— Салем, Альтай Хасенович!
И только потом показалась жена Чернецкого.
Маленькая худенькая женщина передала мужу спящую девочку, потом выбралась сама. Иманов недоуменно оглядывался — сына Андрея не было. Я так и сказал Иманову: служба! Он понимающе кивнул несколько раз: да, да, служба, служба...
А к нам уже семенила круглая, как колобок, Анна Ивановна, и я облегченно вздохнул — хоть часть моих новых забот она возьмет на себя. Анна Ивановна подбежала, расцеловала жену Чернецкого, познакомилась с Имановым («Ой, Андрюшка ваш с ума от радости сойдет!»), отобрала у Чернецкого ребенка, крикнула водителю, чтобы отвез вещи к офицерскому домику, только после этого внимательно оглядела Чернецкую. (Кажется, ее зовут Рита — я так и не познакомился с ней в этой суете, но кажется — Рита.)