— Да.
Она должна была понять, почему я бросился к ней со своим смятением. В конце концов, я не мог держать все это в себе. Нет, мне нужен не советчик. Тут не могло быть никаких советчиков. Мне нужно было соучастие, в моем сопротивлении прошлому. Слишком сильным еще оказывалось это прошлое надо мной, а я должен выдержать. Таким соучастником могла стать только Майя. Не Шустов с Анной Ивановной, не мои друзья, даже самые близкие, даже не мама, а Майя. И я отдал ей письмо. Она поняла, что это за письмо, едва прочитала первую строчку.
— Может быть, мне не надо читать его, Андрей?
— Прочитайте.
Она прочитала.
— Дайте мне еще одну сигарету.
Она курила, морщась, глядя в сторону, на дым. Она была старше меня сейчас, мудрее меня, спокойнее и сильнее. Но ей надо было подумать. Я мог только догадываться, о чем она думает. И все равно не догадался.
— Вы пришли ко мне за советом?
— Нет. Конечно, нет.
— А помочь я вам ничем не могу, Андрей. В таких вещах помощников нет.
— Я знаю.
— Тогда почему вы пришли именно ко мне? Простите меня, но это как-то... не очень по-мужски.
— Нет, по-мужски, — сказал я. — Просто мне больше не к кому было пойти, вот и все. Вы это сами отлично понимаете.
Возможно, я сказал это с излишней резкостью, и Майя удивленно поглядела на меня. А я вдруг почувствовал, что между нами легла полоса отчуждения. Это был не только шаг, отделяющий диван, на котором сидел я, от стула, на котором сидела Майя в неподпоясанном халатике. Полоса все ширилась, все росла с каждой минутой молчания. Я ждал чего угодно, только не этого упрека. Она оставляла меня наедине с самим собой, она не протянула мне руку, не сказала: вот, обопрись на нее, успокойся. Нет, ничего этого не было. Полоса росла, и я уже не мог переступить ее, взять Майю за плечи, не мог прижаться к ее лицу своим. Я встал.
— Вы уже уходите?
— Да, Майя. Дела.
Я второй раз солгал сегодня. Она молчала. Она не задержала меня, когда я пошел к дверям. Я шел как в тумане, мне хотелось вытянуть вперед руки, чтобы не напороться на стенку вместо двери.
— До свидания, Майя.
— Всего доброго, Андрей.
И все. Я очнулся только на улице, уже за калиткой. Машина ждала меня, и водитель дремал, закрыв лицо фуражкой.
— До-омой, товарищ капитан? — зевнул он.
— В правление, — сказал я.
На площади перед правлением стоял старенький, покрытый пылью автобус. Только что началась посадка, и в дверях тяжело поднимались со своими мешками каменские тетки. Должно быть, везут в город картошку на рынок. Тут же стоял Чугунков в своих джинсах. В руке у него был пижонский чемодан с ремнями и наклейками заграничных гостиниц. Я только скользнул взглядом по Чугункову и этому чемодану. «Зачем Володьке Семенову нужно знать, один вентерь был у него тогда с собой или несколько?» — подумалось мне.