Эта тема приобрела уже для высших сановников интерес практический. Два товарища министра – В. Ковалевский и Д. Философов – обратились ко мне с просьбой написать проект высочайшего манифеста, в котором в самых общих выражениях высказано было бы намерение созвать народных представителей. Идея эта, по словам Ковалевского, принадлежала управляющему Канцелярией Его Величества барону Будбергу, который имел в виду представить такой проект государю для опубликования на Пасхе. Практических результатов попытка не имела, но проект сохранился в бюрократических архивах и был представлен Витте в качестве «примерного дела» при выработке манифеста 17 октября. Другая просьба исходила от министра земледелия А. С. Ермолова. В своем служебном кабинете он просил меня доставить ему нелегальное издание – проект российской конституции, выработанный и изданный Союзом освобождения. Исполнив просьбу, я обратил его внимание, что нужно спешить, ибо положение быстро и катастрофически ухудшается, но он только развел руками: «Мы сделали все возможное, чтобы убедить государя, но все было тщетно». При этом он вскользь упомянул и о попытке Будберга.
Между тем назначение преемника убитому Плеве заставило себя ждать, сам он, после убийства Сипягина, призван был на пост министра немедленно, а теперь дни сменялись неделями, но замещение столь важного поста и в такой напряженный момент все откладывалось. Чувствовалось совершенно отчетливо, что придворные сферы и правительство колеблются, поэтому представлялось необходимым заговорить в печати более откровенно и решительно. В сущности, все уже было сказано, но выражено иносказаниями, теперь оставалось назвать вещи настоящими их именами.
Если бы печатный орган прямо потребовал отмены самодержавия, редактор был бы предан суду по обвинению в государственном преступлении, поэтому слово «самодержавие» заменялось «бюрократией», введение конституционного строя обозначалось словом «реформа»… Но серьезность внутреннего положения повелительно требовала поставить вопрос ребром, снять маски, не считаясь с риском судебной ответственности, который, впрочем, мне лично и не представлялся значительным, ввиду явных колебаний правительства.
В августе я вынужден был уехать в Крым, так как усиленная работа стала заметно отражаться на сердце, и оттуда в письме высказал приведенные соображения наиболее близкому мне в редакции Каменке, но он ответил, что редакционный комитет не согласится стать на предложенный путь. Для того момента это было верно, но друг мой не учел, что время значительно ускорило темпы.