Мы пытались прервать его, но, по-видимому, наши радостные физиономии, столь не соответствовавшие тону оставленной записки, еще больше раздражали, и, сильно возвысив голос, он не дал нам высказаться: «Что вы еще можете сказать? Нет! Теперь уже я вам говорить буду. Так вот, знайте! Получив вашу записку, я тотчас позвонил Трепову и сказал: Дмитрий Федорович, уберите войска, оставьте их только у правительственных зданий, Трепов ответил, что не может взять на себя такой ответственности. Ответственность, возразил я, беру на себя. Но, господа, – он стал уже кричать и грозить пальцем, – ответственность не на мне будет, а на вас, вы ответите за кровь, если она завтра прольется, и не станете больше приходить по ночам с такими требованиями». – «Ради бога, успокойтесь, Сергей Юльевич, теперь это все уже лишнее». – «Как лишнее, что еще такое? Что вы еще придумали?»
Когда мы рассказали, в чем дело, он раскрыл рот и словно остолбенел, потом схватился за стол. Опасаясь, что он упадет, мы его поддержали, потом подставили стул, на который он тяжело опустился и, крестясь, все повторял: «Слава Богу, слава Богу!» Вошедший на звонок курьер принес стакан воды, и, отпив несколько глотков, Витте быстро оправился, велел принести еще один стул и уже обычным своим тоном стал жаловаться на трудности положения. Из этих жалоб можно было заключить, что он весь поглощен текущей острой «злобой дня» и совершенно не отдает себе отчет, что теперь центром борьбы станет вопрос о компетенции Государственной думы. У него даже сорвалась неопределенная фраза, что это уже дело самой Думы. Но как только из дальнейшего разговора он уловил, что в таком случае Дума как бы превратится в Учредительное собрание, сразу опомнился и стал просить составить для него проект «основных законов». А Учредительное собрание было тогда лозунгом всей оппозиции, и несколько дней спустя это требование было даже предъявлено Витте депутацией от земско-городских съездов, которую он вызвал для переговоров. Поэтому просьба о составлении проекта «основных законов» делала дальнейшую беседу весьма щекотливой, мы постарались оборвать ее, ссылаясь на поздний час и его крайнюю усталость, и простились с ним уже в третьем часу ночи.
В своих «Воспоминаниях» граф Витте, неоднократно упоминая обо мне, об этом историческом свидании ничего не говорит, но зато весьма подробно рассказывает о выработке основных законов. Он смешал два разных момента и вследствие этого допустил существенные неточности.
А эта странная ночь имела еще свой эпилог после роспуска Первой Думы, то есть спустя девять месяцев. Все ожидали тогда народных восстаний, правительство приняло предупредительные меры, но «народ безмолвствовал». Живя на даче в Сестрорецке, я встретился там с видным членом социал-демократической партии Н. Аносовым, который на вопрос, как случилось, что народ остался равнодушен к роспуску Думы, которой он так интересовался, ответил буквально следующее: «С тех пор как мы в октябре прошлого года отменили демонстрацию, мы потеряли власть над массами». И я живо вспомнил ту бурную ночь, когда враждебные стороны в последний момент разошлись, не решившись померяться силами друг с другом.