Звонок, возвестивший продолжение заседания, не заглушил ожесточенных споров, и я проходил в зал сквозь язвительные улыбки и насмешливые замечания левых противников, злорадствовавших, что злоба дня отвлекла интерес от моего доклада. Я начал свою речь при полупустом зале, в присутствии Щегловитова и товарища министра Гасмана, впившихся в меня глазами, говорил около двух часов, запомнив даже цитаты наизусть, чтобы не иметь ни одной бумажки при себе, – и на другой день был вознагражден левыми газетами, назвавшими мою речь «классической» и укорявшими своих единомышленников в непонимании значения народного представительства. С подробными возражениями выступил и министр, и его товарищ, и было в высшей степени характерно, что они отказались от целого ряда уступок, две-три недели назад сделанных ими в думской комиссии, – так быстро менялось отношение к Думе.
На обсуждении моего доклада и застал Думу роспуск, но еще вспоминается несколько ярких эпизодов, предшествовавших роспуску. Вспоминаю потрясающее впечатление, которое произвел обвал потолка в зале заседаний за час-другой до того, как предстояло здесь выслушать правительственную декларацию Столыпина. Заседания на время были перенесены в дом Дворянского собрания, отчего невыносимый хаос стал еще больше, и перед тем, как Столыпину взойти на трибуну для прочтения декларации, у меня разыгрался сердечный припадок. Я собрался выйти из зала. «Ты хоть сдохни, – удержал меня кузен, сидевший рядом, – а сиди! Что подумают, если перед речью премьера ты покинешь зал?» И я сидел, облившись холодным потом, и так и запечатлен с платком в руке на снятой в этот момент фотографии. Даром это перемогание не давалось, и неврастения принимала все более неприятные формы, развивался непреодолимый страх смерти, о котором теперь, тоже с непреодолимым отвращением и стыдом, вспоминаю.
Столь же неожиданно, перед Пасхой, когда впереди уже виднелся короткий отдых за границей, где, впрочем, мне предстояло, вне суеты и тревоги, формулировать основные положения судебной реформы, – бурно вспыхнул инцидент социал-демократа Зурабова при обсуждении срочного законопроекта о контингенте новобранцев на текущий год. Выступление от кадетской фракции возложено было на меня, и все шло благополучно, пока не поднялся на трибуну заядлый эсдек и, в угаре трафаретной митинговой речи, сказал что-то, принятое присутствующим военным министром за оскорбление армии. Эсдек, конечно, и слышать не хотел об извинении, и расхлебывать кашу, больше уже по инерции, пришлось нам, чтобы еще раз отвратить прямую угрозу роспуска. Теперь кажется непонятным неутомимое стремление оберечь Думу при полной уверенности, что она неминуемо будет распущена если не сегодня, так завтра. Вероятно, неудача Выборгского воззвания подрезала крылья и внушала опасение, что правительство может безнаказанно не только распустить и Вторую Думу, но и вообще ликвидировать народное представительство и придется начинать все сначала, с истощенными силами и энергией.