В такой безотрадной обстановке сосредоточение внимания на «Речи» явилось как нельзя более своевременным. Нетрудно было понять, что газета нуждается в коренных реформах. О том, чтобы отказаться и даже ослабить политическую борьбу, и мысли не могло возникнуть, напротив, ее нужно было еще заострить. Эта задача целиком лежала на Милюкове и мне, но мы понимали ее весьма различно. Я считал, что борьбу следовало вести легко, весело, непринужденно, точно ничего не случилось, все у нас благополучно. Милюков все воспринимал одинаково всерьез и писал глубокомысленные статьи, отпугивавшие читателя своими размерами.
Как-то фракции националистов в Думе захотелось образовать новую партийную комбинацию. Перетасовки и пересаживания составляли яркую особенность Третьей Думы и от известной басни отличались тем, что крыловские музыканты наивно верили в магическое влияние пересаживания, а депутаты, посаженные в Думу правительством, искали в перегруппировках способа более выгодного распределения всякого рода подачек. Каково же было удивление, когда Милюков написал статью, придававшую важное политическое значение такой сто первой мертворожденной затее. Пришлось звать на помощь Петрункевича и Набокова.
Может быть, в этом направлении я шел слишком далеко и злоупотреблял приемом иронии. Герцен утверждает, что «у людей истинно добродетельных иронии нет», и Александр Блок варьировал ту же мысль на страницах «Речи». Я с ними вполне согласен и горько каюсь, что применял иронию и в педагогических целях к детям своим, положительных результатов она не дала. Но в публицистической деятельности никак не мог заставить себя серьезно и деловито опровергать противника, если не сомневался, что он и сам сознает свою неправоту и словами лишь затемняет сущность. Это значило бы ломиться в открытую дверь и ставить себя в смешное положение. Мне, признаюсь, доставили удовольствие слова Милюкова, что Гессен «старался поразить противника его собственным оружием. Его словечки запоминались и составляли целый публицистический лексикон… Отравленные ядом публицистические стрелы его жалили больно». Но мне эти стрелы не доставались даром, я так кипел негодованием, так волновался, что часто приходилось прерывать работу и принимать лекарство. И дорожил я не бесчисленными публицистическими статьями, появлявшимися без подписи, за полной подписью, за буквами И. Г., под псевдонимом Скептик и т. д., а немногими фельетонами, написанными не на злободневную тему, и бывал счастлив, если удавалось слышать их благожелательную оценку.