Надо прибавить, что если в своей профессиональной деятельности он, подобно многим русским революционерам, держался принципа – цель оправдывает средства, то в частной жизни, напротив, был сторонником десяти заповедей. В редакции его все любили, потому что это был на редкость благородный и отзывчивый товарищ – готовый поделиться последним, а в своей скользкой, полной корыстного соблазна деятельности сумел сохранить безукоризненную репутацию честного, преданного общественным интересам работника.
В очень лестной для меня юбилейной статье покойный Изгоев так определил разницу между «Правом» и «Речью»: «Я сравнил бы ваше „Право“ с былым фрегатом, изящно оснащенным множеством парусов… По сравнению с „Правом“ второе ваше создание „Речь“ рисуется мне могущественным современным дредноутом…»
Я ощущал эту разницу иначе, совсем в другом: редакционный комитет «Права» состоял из крупных и очень ярко выраженных индивидуальностей, но в работе и заботе о «Праве» – а забота владела безраздельно умом и сердцем каждого – все от себя отрешались в пользу любимого детища. Решительно не вспоминаю проявления личного самолюбия, соперничества, каждый старался отдать «Праву» все, что мог. Как громко и радостно выражал свое восхищение Петражицкий удачной статьей кого-нибудь из товарищей! Не было и материальной заинтересованности – я один получал, да и то более чем скромное, жалованье – 100 рублей, остальные довольствовались построчной платой за статьи – 7 копеек, и этот размер не повышался даже и для крупных литературных тузов. В «Речи» для многочисленного редакционного штаба денежное вознаграждение составляло если не для всех единственный, то, во всяком случае, главный источник бюджета, связь с газетой скреплялась не только узами бескорыстной любви и преданности. Я получал 13 тысяч рублей в год, Милюков 9 тысяч, Бенуа 6 тысяч, построчная плата поднималась до 50 копеек. Конечно, идейная близость, духовное сродство стояли на первом плане, и случая не было, чтобы наш сотрудник предложил свои услуги враждебному лагерю. Но огромное большинство газет объединяла оппозиционность, различавшаяся лишь в степенях, и передвижение в ее пределах, особенно в сторону степеней повышенных, не считалось зазорным.
Так нас покинул самый талантливый из «маленьких фельетонистов», В. Азов, которого я очень высоко ценил. Он умел мастерски выпячивать всякое зло и наивно укрыться под маской его непонимания и удивления. Кажется, ни разу не пришлось его работу забраковать, а если я спешил выразить свое удовольствие и похвалить за удавшийся фельетон, он неизменно отвечал: «С тех пор как изобретены денежные знаки, похвала легко может быть переведена на их язык». «День» и соблазнил его вдвое увеличенным количеством денежных знаков, он не задумался, к большому моему огорчению, бросить насиженное место. Я мог бы злорадствовать, потому что в новой редакции чего-то ему не хватало, и талант его заметно поблек.