Если уж никак нельзя было без «текущего момента» обойтись, я предпочитал приглашать заведующих отделами и их помощников к себе, к обеду, конечно, вместе с Петрункевичем, Набоковым, Каминкой, которые, неся издательскую тяготу, принимали самое активное участие в работе редакции. Некоторые из коллег, с которыми я ближе сходился, были нашими гостями по воскресеньям, когда начиная с обеда и до поздней ночи собиралось – таково было мое впечатление – больше народа, чем могла вместить наша квартира на тихой и вместе с тем центральной Малой Конюшенной улочке.
Милюков пишет, что в этой квартире, приобретавшей значение салона, «встречались между собой наиболее видные представители русской культуры». Меня действительно соблазняла мысль превратить наши воскресенья в «салон», я было и лакея завел для шика. Но намерения мои сокрушались о непреодолимое отвращение жены к барским затеям, к декорациям, к обстановочной части. Я не раз трепетал от мысли, как же мы разместимся за столом, да хватит ли посуды, а захочет ли артист в такой невообразимой толчее играть или тем более петь. Однажды произошел скандал – загремела на полу посуда, которую уронил с подноса споткнувшийся лакей, и гости остались без кофе.
Но теперь доставляет большую отраду вспоминать, что особенность этого неудавшегося «салона» и была в простоте, свободной от условностей, и все поэтому чувствовали себя непринужденно. Так и писал Ганфман после смерти моей жены: «Петербургские писатели, журналисты, художники, музыканты, общественные деятели, которые по воскресеньям собирались в гостеприимном доме редактора „Речи“ И. В. Гессена, не забыли хозяйки этого дома, вливавшей такую интимность в пеструю среду гостей, принадлежавших к разным лагерям в области политики и искусства. Всех покойная Анна Исааковна озаряла своей чудесной улыбкой, чаровала прелестью своего простого, искреннего отношения». Культ русской музыки, который на этих воскресеньях царил, доставлял столько радости и создавал такое сильное отвлечение от повседневных тревог и волнений, что, вероятно, поэтому ни жену, ни меня они не утомляли, а, наоборот, доставляли отрадный душевный отдых, который был очень и очень необходим.
Борьба тогда осложнилась, бороться приходилось на два фронта, и борьба эта, поглощавшая все помыслы и всю энергию, доводила до одурения.
Правда, на фронте правительственном мы могли позиции наши быстро выпрямить. Власть не сумела воспользоваться своей победой, победа ей на пользу не пошла, напротив – дала мощный толчок разложению режима, безраздельному господству интриги над государственными интересами.