Вспоминается званый обед у профессора М. И. Туган-Барановского: я сидел между хозяйкой и сестрой хозяина, женой статс-секретаря Государственного совета, разговор по обыкновению шел о Распутине. Совершенно так же, как на отмеченных выше блинах у М. М. Ковалевского, когда сенсацией был Азеф, так теперь соревновались в осведомленности о дворцовых тайнах, копались в пикантных подробностях, каждый старался чем-нибудь позабористей поразить внимание слушателей. Тут меня вдруг и прорвало, я наговорил резкостей, предложив обратить внимание на нашу собственную роль в этом печальном явлении. Легко понять и простить тяготение государыни, верящей в благотворные гипнотические свойства Распутина для здоровья наследника, но ужасно, что все наперебой стремятся использовать эту слабость и заискивают у грязного развратника, прибегают к нему за протекцией, соблазняют подарками и взятками и подставляют спины, чтобы помочь ему взобраться на вершину государственной лестницы. На кого же нам жаловаться и вправе ли мы критиковать? Не будь такой неразборчивости, без нашего содействия и усердия Распутину вряд ли взбрело бы в голову играть политическую роль, да и в дебошах он был бы скромнее и осторожнее, известность его не вынеслась бы за ограду дворцов, а мы сами сделали из него Герострата.
Могущество Распутина представлялось столь безграничным, что даже Витте воспылал надеждой с его помощью вернуться к власти. Сам он, месяца за три до смерти, уверял, что лишь один раз видел Распутина, приехавшего к нему с сомнительным дельцом Г. Сазоновым: «Он произвел впечатление умного человека. Я так и сказал ему, но прибавил, что нам встречаться не следует – мол, ни вам, ни мне не избежать косых подозрительных взглядов. Так я больше его и не видел».
Витте, однако, поведал не всю правду. Когда в 1920 году я стал издавать «Архив Русской революции», мне было однажды предложено приобрести три тома «Дела о Распутине». Один содержал детальнейшие записи приставленных к Распутину филеров о его времяпрепровождении. Я, среди записей о посещении «семейных бань» со встреченной на улице проституткой, о пьянстве в трактире и т. п., перемежающихся с визитами министров и придворных, между прочим, прочел: такого-то числа, в таком-то часу «подъехала на извозчике графиня Витте под густой вуалью и, дав швейцару три рубля, просила проводить ее черным ходом».
Большинство, однако, вовсе и не считало нужным скрывать своих отношений к Распутину: на далеко не фешенебельной Гороховой улице, прославленной помещавшимся в конце ее управлением градоначальника (отсюда и кличка филеров – «гороховое пальто»), у дома, в котором проживал Распутин, всегда стояла вереница великолепных машин и карет, подчас и с ливрейными лакеями на козлах – тут были и сановники, и банкиры, и адвокаты, и литераторы, и скульпторы, и художники, и поклонницы – молодые и старые – вперемежку с уголовными типами. Эта картина неизменно приводила на память «бестолковую поэму бестолкового студента» Ивана Карамазова