: «Да, время было такое, что, если бы Христос сошел на землю, в лучшем случае он услышал бы: „Зачем ты нам мешаешь? Ступай и не приходи более, не приходи вовсе… никогда… никогда…“» Теперь было время Распутина, и, не явись он, его бы выдумали – разве не выразительна самая фамилия его, а сколь еще знаменательнее, что с юности он, как маятник, качался между распутством и аскетизмом, исканием Бога и грязным омутом, в который Петербург его уже с головой и погрузил.
В такой-то удручающей обстановке с Балканского полуострова, где освободительная война с Турцией разрешилась междоусобной борьбой, стали мерцать зарницы, все ярче освещавшие реявший по Европе призрак войны. Сознание непосредственной опасности войны было вполне отчетливо. Мне, однако, не верилось, лучше сказать – никак не мог конкретно представить себе ее как живую реальность. Я убеждал себя, что тяжелый опыт Японской войны, в которую вступали с такой спокойной уверенностью, должен удержать от нового риска, много более серьезного. Даже когда за три месяца до убийства эрцгерцога в «Биржевых ведомостях» появилась анонимная статья – интервью под хлестким заглавием «Россия хочет мира, но готова к войне», я склонен был видеть в ней не вызов, не угрозу, а похвальбу, легкомысленную браваду или запугивание. В литературных кругах и тогда уже было известно, что статья написана под диктовку Сухомлинова весьма сомнительным журналистом Ржевским, сотрудничавшим в «Русском слове», которое, однако, отказалось ее публиковать. Для «Биржевки» всякая сенсация была хороша, последствия в расчет не принимались, но в ответ на мой упрек редактор так и объяснил, что газета имела в виду предостеречь противника от решительного шага, что он и сам знает, что утверждение Сухомлинова – «В будущих боях русской армии никогда не придется жаловаться на недостаток снарядов» – очень далеко от действительности. Но именно потому важно внушить впечатление, что мы готовы. А «Речь» без обиняков поставила вопрос: «Не отличалось ли военное ведомство таким же оптимизмом накануне нашего последнего разгрома?»
Угроза и шансы войны открыто обсуждались и у нас, и за границей. А в 1922 году в журнале «Красная новь» опубликована была записка П. Н. Дурново, представленная государю в феврале 1914 года, следовательно, одновременно с упомянутой статьей Сухомлинова, причем Дурново считал войну между Англией и Германией неизбежной и указывал, что столкновение разделит Европу на два вооруженных лагеря, предусмотрел вмешательство Америки и Японии и предостерег против участия в предстоящей бойне. Но никому не могло прийти в голову, что повод оформится в убийство наследника престола, и, когда среди глубокого летнего затишья, усугублявшего ощущение тупика, раздался роковой выстрел, чреватый такими грандиозными последствиями, которых до того история и приблизительно не знала и человеческое воображение и представить себе не могло, – когда раздался этот выстрел, он раскатился так громко, так отчетливо прозвучал боевым сигналом, заглушившим все усилия сохранить мир, что уже и тогда зародилось сомнение, не с той ли целью злодейское преступление и было совершено, чтобы дать толчок.