Он был искренне и глубоко убежден, что его предназначение исключительно в том и заключается, чтобы наслаждаться жизнью, и только в этом умении черпал он притязания на уважение к себе со стороны других. Умение у него и впрямь было незаурядное: большая квартира обставлена с аристократической, не режущей, а незаметно ласкающей глаз роскошью и удобствами. Отличный повар, изысканное меню, присылаемые братьями французские вина и неистощимое балагурство хозяина за столом превращают еду из насыщения в наслаждение. А лакей Адриан в белых перчатках – такого больше я и не встречал! Он также беззаветно был убежден, что для того только и был рожден на свет Божий, чтобы помочь барину осуществить его предназначение. Выполнял эту роль свою он истинно с телячьим восторгом, и, когда я видел их вместе, казалось, что они разговаривают глазами, что между ними какой-то тайный уговор.
Жена Мясново, маленькая, бесцветная, была в доме как бы гостьей и блистала лишь умением одеваться. Из двух болезненных детей, девочки и мальчика, преувеличенное внимание принадлежало сыну, как хранителю дворянского рода, очень милая девочка была в тени и считала, что ей на роду так и должно быть написано. Такое уродливое отношение к детям совсем подчеркнуто выступало у матери, по-видимому гордившейся, что хоть и купчиха, но сумела разрешить священную задачу продолжения рода и понимает высокое значение заботы об ограждении последнего отпрыска. Но подлинной любви и к сыну не было: когда перед заседанием вечером мы сидели за работой, тяжело дававшейся, ибо была она органически противна, и сын вбегал проститься, Мясново несколько раз его целовал, крестил со словами: «Господь с тобой, голубчик!» – но чувства и мысли были бесконечно далеки от совершаемых нежностей и произносимых слов. Часа через два, услышав из соседней комнаты – супружеской спальни – шуршание юбок, он стремительно убегал туда, опять слышались поцелуи и «Господь с тобой, душечка!», и через мгновение он опять был весь в мучительной власти докучливой головоломки. Меня впервые тогда поразила машинальность и автоматичность, налагающая мертвенность даже на самые интимные чувства, куда же разумней и человечней представилось отсутствие всяких нежностей в нашей семье…
Летом семья Мясново уезжала в деревню Мясновку, верстах в тридцати от Тулы. По субботам я садился с портфелем, плотно набитым подготовленными к слушанию делами, в севастопольский курьерский поезд, непременно в первый класс, и победоносно всех озирал, уверенный, что все чувствуют почтение к портфелю и форменной летней фуражке. Проехав первую станцию Козлова Засека, у которой расположена знаменитая Ясная Поляна, я у второй – Скуратово – покидал поезд, здесь меня ждала лихая мясновская тройка с кучером в плисовой безрукавке и твердой шляпе с павлиньими перьями.