Ма ткнула в её сторону пальцем, коснулась своего подбородка, потом – запястья и погладила раскрытую ладонь.
– Но ты можешь попытаться сама, – озвучила её слова Гулла.
– Как? – Василиса утёрла лицо рукавом, чувствуя, как разгораются щёки. Сердце застучало в рёбра, устремившись навстречу новой надежде.
Ма снова замахала руками.
– Она не знает, поможет ли тебе это с клятвой, но может сделать предсказание.
– Как мне поможет предсказание? – Василиса всплеснула руками, не сдержав недовольства в голосе.
Ма щёлкнула языком и хрипло каркнула. Гулла перевела на неё вопросительный взгляд. Шаманка ответила, и, судя по её рубленым, резким жестам и грозному выражению лица, она кричала. Василисе даже не понадобился перевод.
– Я не хотела вас обидеть, Ма. Я правда не понимаю, как…
Ма хлопнула в ладоши, махнула на Василису рукой и встала. Ещё несколько рубленых жестов.
– Это всё, что она может тебе дать. Бери или уходи. – Гулла ухмыльнулась и добавила уже от себя: – Ты ей не понравилась.
– Это я заметила, – пробормотала Василиса. – Ладно, скажи ей, что я согласна. Может, будет от этого хоть какая-то польза.
Василиса не любила предсказания. Эта нелюбовь передалась ей по наследству от Беремира. Он считал предсказания пустой тратой времени – туманные знамения, которые можно толковать сотнями противоречивых способов, не несли ничего, кроме лишней головной боли. А уж если учесть, что предсказания с завидной регулярностью выдавала каждая первая ведьма-самоучка, отличить настоящее будущее от игр воображения становилось непосильной задачкой. Чародеи в отличие от ведьм и волхвов в будущее не заглядывали, но не из принципа, а в основном потому, что не умели. Дар предвидения считался редким и опасным – каждого своего обладателя он рано или поздно сводил с ума. Хватило бы пальцев одной руки, чтобы пересчитать, сколько всего таких обладателей было известно истории. И Василиса, признаться честно, сильно сомневалась, что Ма – одна из них. Впрочем, спасибо Гулле за попытку – для Василисы это многое значило.
Ма подхватила с пола плошку с красным порошком и посыпала его в варево на огне. Варево недовольно забурлило, окрасившись в чёрный. Ма зачерпнула его плошкой и, не остужая, опрокинула в рот. Обошла очаг, уселась рядом с Василисой и протянула к ней руки. Василиса, помешкав, накрыла её сухие горячие ладони своими, и длинные узловатые пальцы Ма сомкнулись, словно капканы, поймавшие добычу.
Ма закачалась и выдала низкую грудную ноту. Протяжное «А-а», которое задрожало у Василисы в груди, превратившись в гул, заполнивший всё её тело, как удары языка заполняют звуком чугунный колокол. Кожа покрылась мурашками, магия в крови заметалась и заискрилась, настраиваясь на заданный тон. Василиса испуганно взглянула на Ма. Та закатила глаза и запрокинула голову, продолжая раскачиваться. Василиса увидела, что во рту у неё лишь обрубок языка. Бусины в волосах звенели, сталкиваясь друг с другом, плечи дрожали, а чистый музыкальный звук превратился в булькающий хрип.