Дело было так. Мы отплыли на „Майском дне“ в недельный рейс, но тяжелая бочка с грузом оторвалась от крепления и пробила одну из переборок, так что нам пришлось вернуться в порт на двенадцать часов. Я сошел на берег и направился домой, думая, какой сюрприз преподнесу жене; надеялся, что, может быть, она и обрадуется скорому моему возвращению. С этой мыслью я свернул на нашу улицу, и тут мимо меня проехал кэб, в нем сидела Мэри рядом с Фэрберном: оба они болтали и смеялись, и до меня им и дела не было, а я стоял на тротуаре и смотрел им вслед.
Скажу вам прямо – и честное слово готов дать, что с той минуты я был себе не хозяин: если вспомнить, то все кажется каким-то смутным сном. Последнее время пил горькую и от всего этого окончательно съехал с катушек. Да и сейчас в голове у меня стучит будто кузнечный молот, но в то утро в ушах гудело и свистело, что твоя Ниагара.
Я сорвался с места и погнался за кэбом. В руке у меня была тяжелая дубовая палка: признаюсь, что сразу же перестал владеть собой от ярости. Но на бегу решил схитрить и немного отстал, чтобы не попасться им на глаза. Вскоре они подъехали к железнодорожной станции. Возле кассы сгрудилась очередь, и я подошел к ним почти вплотную, оставаясь незамеченным. Они взяли билеты до Нью-Брайтона. Я тоже, только сел на три вагона дальше. Прибыли на место. Они пошли по набережной, а я держался от них на расстоянии в сотню ярдов. Потом увидел, что они нанимают лодку, чтобы покататься: день был очень жаркий, и они, конечно, решили, что на воде будет попрохладней.
Вышло так, словно судьба мне прямо отдавала их в руки. В воздухе висела дымка, видимость была несколько сотен ярдов, не больше. Я тоже нанял лодку и погреб вслед за ними. Их лодку я различал неясно, но они продвигались вперед почти с той же скоростью, что и я, и отплыли, должно быть, на добрую милю от берега, прежде чем я их настиг. Дымка окружала нас завесой, а мы трое были в самой середине. Господи боже, как мне забыть их лица, когда они увидели, кто сидит в лодке, которая к ним приблизилась? Мэри вскрикнула. Фэрберн зачертыхался как ненормальный и замахнулся на меня веслом: видать, прочитал в моих глазах смертный приговор. Я увернулся и что было силы хватил его палкой по голове: она раскололась точно яйцо. Мэри я, наверное, не тронул бы, хоть и был не в себе, но она с плачем обвила Фэрберна руками и стала звать его „Алек“. Тогда я нанес еще один удар, и Мэри рухнула рядом с мертвецом. Я был точно дикий зверь, который дорвался до крови. Окажись там Сара, клянусь Небом, она бы тоже к ним присоединилась. Я вытащил нож и… Ладно, хватит – достаточно уже наговорил! Меня, будто дикаря, радовала мысль о том, что почувствует Сара, когда увидит, что натворила. Потом я привязал тела к лодке, проломил доску и подождал, пока лодка затонет. Я не сомневался, что хозяин решит, будто парочка заблудилась в тумане и лодку унесло в открытое море. Я почистился, причалил к берегу, вернулся на свой корабль, и ни единая душа не заподозрила, что произошло. Вечером собрал посылку для Сары Кушинг, а наутро отправил ее из Белфаста.