Холмс подался вперед и обхватил плечи женщины своими длинными тонкими пальцами. Он умел оказывать едва ли не гипнотическое воздействие, когда хотел кого-то успокоить. Страх в ее глазах постепенно сменился спокойствием, черты разгладились, вновь сделавшись самыми заурядными. Она опустилась в предложенное Холмсом кресло.
– Если я берусь за это дело, мне нужно вникнуть во все подробности, – сказал Холмс. – Не торопитесь, будьте внимательны. Любой пустяк может оказаться решающим. Вы говорите, этот человек явился десять дней назад и уплатил вам за две недели крова и стола?
– Он спросил, сэр, каковы условия. Я ответила: пятьдесят шиллингов в неделю. Небольшая гостиная и спальня, полное обслуживание, верхний этаж.
– Ну и?
– Он говорит: «Я стану платить вам пять фунтов в неделю за проживание на моих условиях». Я, сэр, женщина небогатая, у мистера Уоррена заработок скудный, так что деньги для меня много значат. А он вынимает десятифунтовую банкноту и тут же мне протягивает. «Если это вас устраивает, через две недели я выложу вам столько же, а потом еще и еще. А если вы не согласны, то нам больше не о чем разговаривать».
– И в чем заключались его условия?
– Во-первых, сэр, иметь ключи от дома. Оно и ладно. Жильцы часто держат у себя ключи. Еще он желал быть один, чтобы его никогда, ни по каким причинам не беспокоили.
– Но в этом нет ничего особенно удивительного?
– Если в меру, сэр. Но тут было без всякой меры. Он прожил десять дней, и ни я, ни мистер Уоррен, ни служанка ни разу его не видели. Мы только слышали частые шаги – туда-сюда, туда-сюда, ночью, утром и в полдень; но только из дому он выходил единственный раз – в первый вечер.
– А, так в первый вечер он все-таки выходил?
– Да, сэр, и вернулся очень поздно – когда мы все уже лежали в постели. Он предупредил меня, когда снимал комнаты, что имеет такую привычку, и попросил не закрывать дверь на засов. Я слышала, как он уже за полночь поднимался по лестнице.
– Но как же с едой?
– Он особо распорядился о том, чтобы, когда он позвонит, еду приносили к его двери и оставляли рядом, на стуле. Закончив, он снова звонит, и мы забираем с того же стула посуду. Если ему что-то нужно, он оставляет записочку печатными буквами.
– Пишет печатными буквами?
– Да, сэр, карандашом. Только нужное слово, больше ничего. Вот, я захватила с собой: «Мыло». И еще: «Спичка». А эту записку он оставил в первое утро: «Дейли гэзетт». Я каждое утро подаю ему газету вместе с завтраком.
– Бог мой, Ватсон, – проговорил Холмс, с немалым любопытством рассматривая протянутые хозяйкой бумажки, – это и в самом деле не совсем обычно. Стремление уединиться – это я могу понять, но писать печатными буквами? Это так несподручно. Почему не обычным почерком? Как вы можете это объяснить, Ватсон?