– Ее здесь нет; это все, что вам нужно знать. Не могу я сказать вам и того, где именно она находится. – Нора говорила правду, пусть даже только в буквальном смысле. – Уходите, но прежде скажите, где я могу разыскать вас завтра, и тогда я открою вам все. Мои хозяин и хозяйка могут вернуться в любую минуту, и что тогда они подумают обо мне, застав в доме незнакомого мужчину?
Этот довод показался для его возбужденного рассудка слишком мелким и ничтожным.
– Мне нет дела до твоих хозяев. Если твой хозяин – настоящий мужчина, он сжалится надо мной, бедным моряком, потерпевшим кораблекрушение. Я много лет провел в плену у дикарей, все время, постоянно думая о своей жене и доме. Она снилась мне по ночам, а днем я разговаривал с ней, хоть она и не могла меня услышать. Я любил ее больше жизни. Отвечай мне, где она, и отвечай немедленно, презренная женщина, хитростью сумевшая втереться в доверие сначала к ней, а теперь и ко мне!
Часы пробили десять. Отчаянное положение требовало отчаянных мер.
– Если вы немедленно уйдете, завтра я встречусь с вами и расскажу вам все. Более того, сейчас вы увидите свою дочь. Она спит наверху. Ох, сэр, у вас есть ребенок, чего вы еще наверняка не знаете, – маленькая больная девочка, но сердце и душа у нее не по годам взрослые. Мы ведь воспитывали ее с такой любовью и заботой: не спускали с крошки глаз, ведь на протяжении многих лет опасались, что она может умереть в любой день, и ухаживали за ней, оберегали от всех напастей и недобрых слов. А теперь явились вы, чтобы взять ее жизнь в свои руки и раздавить. Чужие люди были добры к ней; но ее собственный отец… Мистер Франк, я ее нянечка, и люблю ее, и забочусь о ней, и сделаю для нее все, что смогу. Сердце ее матери бьется в унисон с ее собственным: если ей бывает больно, мать тоже страдает от боли; когда же ей становится лучше, то и мать чувствует себя здоровой; если же малышке нездоровится, то рядом слабеет и чахнет ее мать. Коль она умрет… что ж, не знаю: не все могут лечь и умереть по собственному желанию. Пойдемте со мной наверх, мистер Франк, вы увидите свою дочь. От одного ее вида ваше бедное сердце успокоится. А потом уходите, ради всего святого, просто уходите сегодня. Завтра, если пожелаете, можете поступить, как вам угодно – убейте нас или объявитесь большим и важным человеком, которого на веки вечные благословит Господь. Идемте же, мистер Франк, вид спящего ребенка успокоит и смягчит вашу душу.
Она повела его наверх, поначалу едва ли не поддерживая под руку, пока они не подошли к дверям детской. А вот о существовании маленького Эдвина женщина чуть не забыла и опомнилась, только когда свет упал на вторую кроватку; но она намеренно оставила тот угол комнаты в темноте, осветив лампой лишь спящую Элси. Девочка во сне сбросила покрывало, и ее увечье, поскольку она лежала, повернувшись к ним спиной, явственно проступало сквозь тонкую ткань ночной сорочки. Ее маленькое личико, лишенное живительного сияния больших глаз, выглядело болезненным и исхудалым, и даже во сне на нем была печать страдания. Несчастный отец вглядывался в нее жадными, голодными глазами, которые медленно начали наполняться слезами, теперь скатывающимися по щекам, пока он стоял, дрожа всем телом, и смотрел на нее. Нора даже рассердилась на себя за то, что этот долгий взгляд заставил ее потерять терпение. Ей показалось, она ждала добрых полчаса, пока Франк наконец вышел из оцепенения. А потом, вместо того чтобы уйти, он опустился на колени перед кроваткой и уткнулся лицом в покрывало. Маленькая Элси беспокойно пошевелилась. Нора в ужасе вцепилась в него, заставляя встать на ноги. Ее обуял такой страх, что она больше не могла дать ему ни мгновения даже на молитву, будучи уверенной, что в следующую минуту непременно вернется домой ее хозяйка. Она с силой схватила его за руку и потащила прочь; но, когда он уже уходил, взгляд его упал на вторую кроватку: мужчина замер на месте. Лицо его осветилось пониманием. Он стиснул кулаки.