А Хосе и впрямь не было прощения. Он организовал «Латино-американское артистическое агентство», дабы дать возможность юным и прелестным соискательницам славы на подмостках быстро получить выгодный ангажемент на сценах Южной Америки. Они уезжали, полные радужных надежд, и не возвращались обратно. Зато от них приходили письма родственникам, написанные правильным языком и без грамматических ошибок. Они уверяли, что счастливы. Письма, правда, походили друг на друга как две капли воды. Закрадывалось подозрение, что писались они под диктовку; собственно, так оно и было на самом деле.
Но на хвост Хосе села полиция нравов. Одна симпатичная девушка подала заявление о приеме на работу и отправилась в Буэнос-Айрес в сопровождении своих отца и брата – оба были сотрудниками Скотланд-Ярда, и, узнав все, что следовало, они вернулись обратно вместе с девушкой, которая и сама оказалась детективом не из последних. Хосе был арестован. Вскоре о нем выяснилось еще кое-что, и тюремное заключение стало неизбежным.
Но никто не арестовал Жюля Левингроу, не выгнал его из чудесного маленького особняка в Найтсбридже и не отправил в холодную постылую тюрьму. Никто не арестовал и Генриха Люссе, который был его партнером. Они финансировали Хосе и многих других, подобных ему, но были умны.
– Хосе потерял хватку, – вздохнул Жюль, попыхивая сигарой.
Генрих тоже вздохнул. Габаритами он ничем не уступал своему компаньону, однако выглядел намного толще, потому что был ниже ростом.
Жюль окинул взглядом симпатичную гостиную в кремово-золотистых тонах, но вскоре взгляд его перестал блуждать по комнате и остановился на фотографии в рамочке, стоявшей на каминной полке. Его крупное лицо расплылось в улыбке, когда он с кряхтением поднялся, вперевалку подошел к камину и взял рамочку в руки. На фотографии была запечатлена очень красивая девушка.
– Видите?
Генрих взял у него фотоснимок и пробормотал несколько восторженных фраз.
– Недостаточно карош, – сказал он.
Мистер Левингроу согласился. Он еще не видел фотографии, которая целиком и полностью передавала бы хрупкую красоту его единственной дочери. Он рано овдовел; его супруга скончалась, когда Валери была еще совсем малышкой. Дочь так и не узнает, сколько сердец разбито, сколько душ погублено для того, чтобы лелеять ее и растить в роскоши. Но мистеру Левингроу и в голову не приходило задумываться об этой стороне ее воспитания. Он гордился тем, что никогда не давал воли чувствам.
Мистер Левингроу был совладельцем двадцати трех кабаре, а также дансингов, разбросанных по Аргентине и Бразилии, и получал огромные доходы от того, что считал совершенно законным деловым предприятием.