– Если вы пришли за письмами, то здесь их не найдете, друг мой, – он помахал трясущимся пальцем перед носом Леона. – Так что можете отправляться обратно к дорогой Гвенде и сообщить ей, что вам повезло не больше того джентльмена, коего она присылала сюда в прошлый раз!
– Шантажист, да? Вы самый грязный и жалкий шантажист из всех, кого я когда-либо видел, – задумчиво протянул Леон. – Полагаю, вам известно, что молодая леди намерена привлечь вас к суду?
– Пусть попробует. Пусть сначала получит ордер и попытается меня засадить! Мне не впервой попадать в кутузку! Быть может, она добьется еще и обыска, тогда у нее появится прекрасная возможность услышать, как ее письма оглашают в суде. Я просто избавлю вас от ненужного беспокойства. И Гвенду тоже! Обручена, говорите? А вы, случайно, не будущий ли жених? – И он злобно оскалился.
– Если бы это было правдой, я бы уже свернул вам шею, – невозмутимо ответил Леон. – Коль вы умный человек…
– Вы мне льстите, – прорычал его собеседник. – Неужели думаете, что я в таком случае торчал бы в этом свинарнике? Я, человек со степенью по медицине? – А затем, в приступе внезапной ярости, он вдруг подтолкнул Леона к двери. – Пошел вон и не суйся сюда больше!
Леон не ожидал такого внезапного натиска, поэтому сообразил, в чем дело, только после того как в замке повернулся ключ и заскрежетал засов запираемой двери.
Судя по манере поведения мужчины, письма находились именно в этой комнате. Они могли быть спрятаны в дюжине мест, а сам Леон справился бы с этим дегенератом необычайно легко, привязал бы его к кровати и обыскал бы комнату, но ведь теперь «Трое Благочестивых» стали вполне законопослушными гражданами.
Вместо этого Гонсалес вернулся поздним вечером к своим друзьям с рассказом о постигшей его частичной неудаче.
– Если бы он хоть иногда выходил из дома, все было бы легко и просто – однако дело в том, что он и носа не кажет наружу. Я даже склонен полагать, что мы с Раймондом безо всяких проблем могли бы самым тщательным образом обыскать его берлогу. Для Летеритта каждое утро оставляют бутылку молока, так что усыпить его можно будет без малейшего труда, нужно лишь оказаться подле его дома вскоре после ухода молочника.
Манфред покачал головой.
– Я бы посоветовал вам придумать что-нибудь получше, – сказал он. – Едва ли стоит из-за этого ссориться с полицией.
– И это еще мягко сказано, – вставил Пуаккар. – Кстати, что собой представляет леди?
Леон почти слово в слово передал им разговор, состоявшийся у него с мисс Браун.
– В ее заявлении содержатся кое-какие примечательные факты, и я уверен, это действительно факты, а сама она не пытается ввести меня в заблуждение, – сказал он. – Любопытное обстоятельство номер один: леди уверяет, будто слышала, как этот господин пел в церкви в минувшее Рождество. Является ли мистер Летеритт тем человеком, от которого можно ожидать, что он стал бы упражнять свои голосовые связки, распевая рождественские песенки? Краткое знакомство с ним позволяет мне с уверенностью заключить – не является. Казус номер два: ее слова о том, что «он не остался у нас» или нечто в этом роде; и еще то, что «это случилось в самом конце» – конце чего? И вот эти три вопроса я полагаю воистину замечательными!