Когда лопата перестала доставать до дна, я кинула ее на землю и вернулась в дом. Папа на коленях молился у колыбели. Я не представляла, сколько сейчас времени, потому что чертовы часы стояли, но, судя по всему, было около четырех. Положив остаток лепешки в духовку, я чиркнула спичкой и подожгла бумагу в топке. Хорошо, что папа приготовил все еще утром, потому что я не умела правильно растапливать печку. Когда огонь как следует разгорелся, я закрыла заслонку и сжала губы, хотя на самом деле мне хотелось снова залезать к себе наверх и закрыть голову подушкой.
Я подошла к колыбели и взяла тельце. Папа не шевельнулся. Бедное создание было легким, как перышко, и я не удержалась — заглянула в личико, пока шла к двери. Кожа у девочки была жемчужная, прозрачная, закрытые веки походили на капли мутной воды. Кажется, она уже стала призраком.
На краю ямы я встала на колени и подняла девочку к Небесам, прямо под дождем. Пусть Господь очистит ее от этого мира. Опустив ее, я почувствовала тяжелую папину руку на своем плече. Я не слышала, как он подошел, но знала, что он придет. Он никогда не позволял мне их закапывать. Встав на колени, он взял у меня девочку, покачал в ладонях. Она была такая маленькая, что поместилась бы в его перчатку.
Очень медленно, шепча слова молитвы, папа наклонился и положил девочку в землю. Дождь уже превратил могилу в грязную лужу. Это всегда было тяжелее всего — оставить крошечное создание в земле, совсем одно. Да, другого выхода не было, но все-таки это казалось жестоким. Закрыв глаза, я подняла к небу лицо, как раньше поднимала ребенка. Под дождем можно было плакать, не тревожа папу. Я стояла так, прислушиваясь к ветру в деревьях, к мягким шлепкам грязи — папа заваливал яму — и вдыхала запах сырой земли.
Меня напугал крик. Я вздрогнула и увидела, как из дома выбегает мама. Ее белая ночная рубашка развевалась облаком, голые ноги скользили по грязи и утопали в земле. Папа даже не повернулся. Он осторожно пригладил холмик лопатой и отошел с маминого пути. Она рухнула у могилки на колени, плача и ругаясь. Мое платье промокло насквозь, и я замерзла, хотя было тепло. Я хотела вернуться в дом, но не могла оставить родителей одних. Мама плакала, а папа стоял рядом и гладил ее по спине. Когда они закончили рыдать и молиться, папа поднял маму и отнес обратно в дом. В огромных папиных руках она сама казалась ребенком.
Внутри мама встряхнулась и вскочила на ноги. Ночная рубашка была перепачкана грязью. Казалось, что ее набухшие груди и распухший живот покрылись черной коркой. Мама была маленькая и горячая, черные глаза всегда горели, а перекричать она могла кого угодно.