Испытание властью (Коробейников) - страница 60

Она внимательно рассматривала оценки в экзаменационной книжке.

Там были в основном тройки. Наконец спросила меня:

— Где вы учились? Судя по оценкам, знания у вас посредственные, но в химии вы разбираетесь неплохо.

Вспомнив изученную мной биографию, я автоматически ответил, что учился в Киеве. И тут произошло совершенно для меня неожиданное. Она обратилась ко мне с улыбкой на чистом украинском языке. Чувствую я, что весь похолодел. Уже совсем собрался признаться во всем, как вдруг в голове вспыхнул известный лозунг, и я в отчаянии прокричал прямой ей в лицо:

— Хай живе радяньска Украина!

Она испуганно отпрянула и уронила на пол ручку. Поднимая ее и не отрывая от меня удивленного взгляда, прошептала:

— Ну, хорошо. Только не нужно так нервничать.

Что-то написала в книжке и подала ее мне в руки. Как я вышел, не помню. Очнулся уже в коридоре. Слышу вокруг хохочут и кто-то хлопает меня по плечу.

— Ну, молоток, парень! Ты смотри — на отлично сдал!

Нервы мои больше не выдержали. Я оттолкнул от себя, их руки и глядя в ненавистные лица, еле проговорил:

— Отстаньте вы от меня!

У выходных дверей один из них догнал меня и, как я не отбивался, сунул в карман деньги.

Колька опустил голову, оперся обеими руками о скамейку и замер. Потом, как-то боязливо взглянув на меня, продолжил:

— Долго я не мог прикоснуться к этим деньгам, пока совсем не оголодал. Потом сходил в столовую, поел на них и купил билет на обратную дорогу. Остатки бросил на вокзале в лежащую на земле шапку солдата, покалеченного на войне.

Колька смолк, уставился в темноту и нервно хлопал ладошкой по колену. Я не знал, как себя вести и что ему сказать. Молчание становилось тягостным. Наконец, я спросил его осторожно:

— Ну, а тот-то? Поступил?

— Нет. Выгнали. Попались на следующем экзамене. Как обычно, обоих исключили.

Мы снова сидели молча. Колька шарил по карманам, видимо, в поисках курева, а сам, как завороженный, смотрел во мрак уходящей в кусты аллеи. Шляпа дальнего фонаря покачивалась на столбе от слабого ветра, и желтоватый блин его болезненного света выхватывал из темноты то пугающе шевелящиеся деревья, то серую ленту песчаной дорожки. А в кустах было тихо и темно. Мошкара заунывно пела около наших ушей…

В тот вечер мы поняли, что чувства былой непосредственности, доверчивости и беззаботности нам теперь уже никогда больше не вернуть.

ВЫСШАЯ МЕРА

* * *

Наверное, я не буду оригинальным, если скажу, что не могу выносить женских слез. Может быть потому, что в детстве — в годы войны насмотрелся на плачущих матерей и жен, да и сам наревелся с ними вдоволь. Материнское горе не может ожесточить сердце, и к нему нельзя привыкнуть.