Вот и на этот раз я возвращался из деревни. Поезд уже вползал в центр города. Сквозь увлажненные утренним туманом стекла виднелись пустые улицы, спящие площади. Уличные фонари, как нелепые украшения, висели на столбах. Двое наших встретили меня. Они подхватили чемодан и мы дружно двинулись дальше. Один из друзей, сгибаясь под тяжестью груза, сообщил новость:
— Ты пока ездил, у нас тут деньги котловые тяпнули.
— Как это так?
— У Мишки из чемодана. Теперь сидим, как барбосы, голодные.
— А как жить будем?
— Федя говорит: вагоны будем разгружать по ночам, а то ноги протянем.
Утром на занятиях все студенты института уже знали о краже. Целый
день велось «следствие». К вечеру нам, пострадавшим, выдали версию — деньги взял Левка Векшин. В тот день он не пришел на лекции, брал ключи от нашей комнаты. Потом принес их обратно на вахту. Когда это заметили, сказал, что ошибся. Мы избрали группу из семи человек, которой поручалось допросить Левку. В эту группу попал и я. Вечером, когда Левка был один, мы вошли к нему в комнату и попросили открыть свой чемодан.
Он побледнел и не двигался с места. Ребята вытащили чемодан из-под кровати и потребовали ключ. Левка побежал к двери, но мы преградили ему путь. Увидев, что мы сами побледнели и не можем сказать ни слова от нервного напряжения, Левка понял: мы не шутим. Он весь сгорбился и бросил ключи на пол.
Свои деньги мы нашли на дне чемодана. Они были завернуты в старый Мишкин носок. Через несколько минут об этом событии знали все жильцы общежития, а где-то через час Левке сообщили приговор — покинуть институт.
На следующий день рано утром раздался стук в дверь. От неожиданности все повернули головы в ту сторону. В комнату вошла незнакомая красивая женщина. Ее черные волосы были слегка тронуты сединой, огромные распахнутые глаза, казалось, были наполнены усталостью и отчаянием.
— Здравствуйте. Я мама Левы Векшина.
Мы растерялись. Полураздетые, стояли около своих кроватей. Ее появление было для нас настолько неожиданным, что никто не знал, как себя вести. Она посмотрела на каждого из нас, на нашу огромную пустую кастрюлю и вдруг заплакала. Сначала дрогнули губы, потом из глаз покатились крупные капли слез. Они стекали по щекам, накапливались в уголках губ и падали с подбородка. Лицо ее казалось безжизненным. Нам показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она с трудом стала говорить.
— Может быть, еще можно что-то изменить? Он ведь неплохой. Просто совсем безответственный.
Мы, как завороженные, уставились на нее и молчали. Совсем неожиданно раздался тонкий голос Петруши. Он больше обычного вытянул худую шею, нервно шевеля костлявыми лопатками, тоже почти сквозь слезы вдруг закричал, как бы оправдываясь: