— Мальвинин, возьмите свою говнюшку. И никому не показывайте.
На занятиях по строевой подготовке нас учили командовать ротой. Не у всех это получалось, особенно трудно было Васе. Он не имел командного голоса и говорил тихо, как бы прислушиваясь к себе. Подполковник перебивал его:
— Мальвинин, Вы что там бормочете невнятно, словно пошехонец. Знаете, как они бают?
Прежде чем продемонстрировать разговор жителей приволжской Пошехонии, он преображал себя внешне. Склонял голову на грудь, безвольно опускал огромные руки вдоль живота, расслаблял лицо и, распустив губы, бормотал:
— Кош меннай, пал на нно и невинно.
После этого мигом вскидывал голову, выпячивал грудь и, смотря на нас победоносно, продолжал:
— Команда должна быть четной и ясной — вот такой.
Подполковник резко хватал полную грудь воздуха, при этом его огромный живот, обтянутый поношенным кителем, колыхался как накачанный футбольный мяч. Лицо становилось красным и напряженным, взгляд жестким и пронизывающим. Он замирал на несколько секунд и вдруг запевал своим громыхающим басом:
— Рота-а-а-а! Напра-а-а-а… Гоп! И не шевелись!!!
Мы дружно исполняли команду и замирали, смотря неотрывно в затылок впередистоящего, а над нашими головами уже раздавалось:
— Мальвинин! Ты что сделал? Сам повернулся, а сапоги на месте. Поверни сапоги, Мальвинин, а то упадешь вместе с оружием!
Военную практику мы проходили в действующем полку.
Наша рота носила литер «Д», что означало «дополнительная», а в обиходе полка этот литер расшифровывался как «Деревенская рота». Зная о таком прозвище, мы старались служить изо всех сил, тем более, что это была последняя практика перед присвоением звания. Особо ответственным делом было несение караульной службы.
Вот и в этот памятный день, во второй половине ночи, наш взвод находился в караульном помещении. Я был разводящим, т. е. единственным человеком, имеющим право поставить на пост часового или его освободить. Вернувшись с очередного развода, мы присели отдохнуть. Военный городок давно угомонился. Бледный свет дежурной лампы на столбе как бы сгущал окружающую его темноту. Ночная тишина располагала к неподвижности и молчанию.
Вдруг со стороны танкового гаража раздалась короткая автоматная очередь. «Тра-а-а!» Мы с Федей — начальником караула, отбежали в темноту и, напрягая слух, уставились в ту сторону. «Тра-а-а!» — снова отчеканил автомат.
— Там же Мальвинин на часах, — прошептал Федя и в следующую секунду нервно крикнул в открытую дверь караулки:
Тревога! Всем занять круговую оборону! Бодрствующая смена и разводящий за мной!