Шел 1963 год. Я возвращался из московской командировки. В купе пассажирского поезда нас было только двое. Сосед — русоволосый, сероглазый крепыш бросил на верхнюю полку мешок, набитый какими-то несимметричными, выпирающими предметами. Брезентовую хозяйственную сумку бережно поставил на откидной столик.
Вспыхнули стандартные, дорожные вопросы о том, кто куда едет. Я быстро рассказал о себе все, сосед лишь отметил, что ночь проедем вместе.
Пытаясь поддержать общение, я рассказал ему о том, как устал от столичной суеты — даже ноги болят. Он согласно кивал: «Да что ты! И не говори! Точно!»
Тем временем за окном вагона стемнело. Московская окраина тянулась бесконечно. Более мелкие, чем в центре города дома, то отбегали от поезда, то выстраивались совсем рядом. Как в немом кино ползли кажущиеся игрушечными трамваи. Время от времени над ними вспыхивали снопы искр от скользящего контакта. Они, рассыпаясь как салют, гасли, и некоторое время была видна только вереница освещенных трамвайных окон. Редкие фонари на железнодорожных переездах внезапно выскакивали из темноты и убегали вдоль поезда назад, становясь все меньше и тускнее — как бы тонули в глубоком омуте.
Мы давно уже молча смотрели в окно. Наконец, мой спутник сказал, открывая сумку:
— Давай-ка пожуем малость перед сном, в смысле — произведем прием пищи. Чтоб все было как по уставу.
Последние слова меня насторожили и я попытался сострить:
— А ты что строго по уставу живешь?
Он, сноровисто раскладывая на постеленную газету колбасу, хлеб, ватрушки, глянул на меня с усмешкой:
— Было дело. Пожил я по расписанию порядочно.
Приподнял над сумкой бутылку водки:
— Примем по наркомовской для аппетита? Чтоб дома не журились.
Я растерялся, но быстро нашелся с ответом:
— Наука такие вещи допускает.
— Вот и хорошо, — он умело обколотил ножом сургуч с горлышка бутылки, выдернул картонную пробку и наполнил два стакана до половины.
Мы сдвинули стаканы и решительно выпили. Молча пожевали закуску. Вдруг сосед, загадочно улыбаясь, начал говорить:
— Ты вот заметил про устав. Так оно и есть. Пожил я по уставам много лет. Да еще по каким! По не писанным.
Я взялся за сигареты и приготовился слушать.
— Призвали меня в Армию в 18 лет, хотели в училище направить, да образования>— пять классов. Никуда негоден. Увезли в Подмосковье — в Кантемировскую дивизию. В часть по охране складов и техники.
Ну, сначала, все как положено, — карантин, курс молодого бойца, потом — присяга. Прослужил около месяца. Однажды приехал капитан и меня и еще одного парня забрал в Москву. Так я попал в роту кремлевских курсантов.