На этом месте Василий Борисович обычно опускал голову к столу, лопатки его оттопыривали на спине гимнастерку, и он некоторое время молчал, справляясь с волнением. Затем, заглядывая каждому слушателю в глаза, хлопнув ладонью по столу, произносил хрипловато, как бы подводя итог:
— Вот ведь гад какой! А?
Окончание этого события он излагал как бы с сожалением. Говорил как о неизбежной беде, опустив глаза в стол. Слова звучали приглушенно и бесстрастно, как горестное признание.
— Вижу: дело швах. Нас перебьют и сами разбегутся. Кинулся я к нему, он на меня. Такой бугай наглый, лет под пятьдесят, а мне только— только 22 исполнилось. Закипело все во мне от обиды. Нет никакого страха, одна обида и злость.
Он коротко вздохнул, вяло махнул рукой, как бы отгоняя назойливую муху, и закончил:
— Выстрелил я ему прямо в лоб и бегом мимо него в самую середину толпы. Гранату выхватил и кричу: «Я, Вшивков Василий Борисович, всех перебью, жизни не пожалею, но будет, по-моему. Равняйсь! Смирно!».
Держу гранату над головой и шагаю вдоль строя. Сразу все притихли, двинулись дальше. Так и дошли до расположения части, а там уже охрана нас встретила.
Иногда кто-то из слушателей, неуверенно разрывая установившуюся за столом тишину, спрашивал:
— А еще-то приходилось стрелять? Или как?
Василий Борисович в таких случаях осматривал интересующегося несколько обиженно, даже с упреком и отвечал как-то двусмысленно, вроде того, что «война это тебе не игра». После этого обычно вставал и, выйдя на крыльцо, закуривал «Беломор». Когда он возвращался, за столом опять воцарялась тишина, и снова спокойно звучал его голос:
— Как воевали? Известное дело — штрафная рота, всю дорогу то на заслон, то на прорыв. В наступлении до победы, в обороне — до конца. Два случая было, когда немцы в наши окопы врывались. Оно ведь как? Наступающие сначала приближаются перебежками, а метров за 50 — вперед броском. И все время палят. Добегает немец до нашего окопа, а патронов у него уже в автомате нет. И нам некогда с пулеметами ворочаться. Вот тебе и рукопашная! Страшное это дело. Каждый как во сне. В себя приходишь только после схватки, а тут уже вторая волна немцев наступает. Бывало, что и убитых из окопа вынести некогда. Так по ним и бегать приходилось.
— Господи, страсти-то какие, — крестились бабы, а бывшие солдаты подтверждающе кивали головами.
— Дисциплина, какая была? В бою все как один. Опасность сближает. А так — всякое бывало. Некоторые не подчинялись сначала. Бывало и хуже. Один раз сижу на дереве с биноклем, сверяю карту с местностью. Знаю, что скоро идти в наступление. Вдруг из нашего же окопа очередь из ручного пулемета прямо по мне. Еле успел спрыгнуть вниз.