Одна из слушательниц глухо ахнула.
— Да кто же это, подлец, такой?
Василий Борисович бросил на нее быстрый взгляд и улыбнулся своей приятной улыбкой снисходительно и добродушно.
— Нашли этого стрелка быстро. Смотрю — совсем пацан. Дрожит и слезы на глазах. Кто-то, думаю, заставил его. Наверное, уголовники запугали. Я ему говорю:
— Что же ты так безобразно стреляешь? С полсотни метров не попал. Так нельзя… В наступление рядом со мной пойдешь, и чтобы мне стрелять как положено. Без промаха!
Рассказчик бросил в рот папиросу, склонившись над спичкой, прикурил, из всех сил затянулся и вновь заговорил, одновременно выпуская дым:
— Ранило его в этом бою. Тяжело. В живот. Несут его на плащ-палатке, а он плачет и смеется: «Командир! Я теперь свободный. Больше не штрафной…».
— Каждый знал, что искупить вину можно только своей кровью или гибелью. Какова вина, неважно, — цена для всех одна.
Чаще всего рассказ прерывался неожиданно. Василий Борисович смолкал, долго смотрел в одну точку, потом, как бы очнувшись, вставал и уходил в школьное общежитие со словами: «Ладно… Пойду в свой «гарнизон».
Вспомнился мне и доверительный разговор его жены с моей матерью:
— После войны Васю назначили комендантом одного маленького городка в Германии, а я у него переводчицей служила. Там мы и поженились… Добрый он очень и доверчивый. Думает, все кругом такие же, как он, — искренние. Когда комендантом стал, хотел всем помочь. Бывало, придет военный и говорит, что он летчик, который бомбил город при наступлении нашей пехоты. Василий весь загорится.
— Спасибо, друг, ты нас крепко поддержал с воздуха.
И пишет на склад, чтобы выдали герою-летчику костюмной ткани. То одежду даст, то продуктов. Потом оказывалось, что всем этим на толкучке торгуют бессовестные люди.
С трибуналом местным тоже дело не пошло. Иногда возьмет солдат на развалинах какую-нибудь одежду или часы, или аккордеон. Бывало, что и патефон старый. Его судить — за «мародерство», а Василий опять бежит:
— Вы что? Боевого воина за тряпку расстреливать? Так нельзя… Я с ним поговорю, он больше не будет. Сами-то, небось, и фронта не нюхали, все по судам командуете.
Прямота эта многим не нравилась… В общем, полгода всего и поработал он, а потом другого прислали. Нас перевели в воинскую часть, но и там он не ужился. Однажды ожидали какого-то генерала, готовились к парадному построению, и старшина разбудил роту раньше времени. Вася, когда узнал, что его солдаты недоспали, накинулся на старшину:
Ты что творишь, кукурузная твоя харя? Разве можно у солдата полчаса сна отбирать? Это святое время отдыха, а ты его украл. Все! Больше я с тобой не служу. Я тебя отстраняю!