– Думаю, полиция уже поставила ее в известность. – Вулф провел ладонями по подлокотникам кресла. – Совершенно верно, мистер Перселл, вы мало чем помогли, но я признателен вам за откровенность и сердечно вас благодарю. Мистер Теддер, несомненно, тоже скажет вам спасибо. Не смею больше вас задерживать.
– Но вы же собирались поведать, как кто-то подсыпал что-то там в бокал Джимми.
– Действительно. Это случилось в среду вечером в библиотеке. Вы тоже там были.
– Да.
– Вы налили бренди мистеру Фросту.
– Да, наверное, так и было. Откуда вы… А, Ноэль вам рассказал!
– Нет, его сестра. У меня было возникло желание расспросить ее подробнее, кто бы мог отравить спиртное мистера Вейла, но я отказался от этой мысли. Подобные расспросы почти всегда оказываются тщетными: наша память слишком ненадежна, и каждому есть что скрывать. Тут все просто: одурманенного мистера Вейла стянули с дивана и подтащили к статуе, а одурманили его каким-то составом, подсыпанным в спиртное. Вот такое объяснение.
На сей раз реакция Перселла была заметнее – он выпучил глаза.
– Подтащили? Стянули?
– Да.
– Но как это возможно? Вы хотели сказать, что он сам дополз?
– Нет. Он был без сознания. Кто-то подтащил его к статуе, туда, куда хотел, и толкнул статую на него. С вашего разрешения я не стал сейчас вдаваться в подробности и упомянул об этом лишь потому, что считаю себя обязанным объяснить замечание мистера Теддера по поводу бокала мистера Вейла.
– Из ваших слов следует, что Джимми убили.
– Так и есть.
– Но полиция думает иначе.
– Разве?
– Ноэлю вы ничего такого не говорили.
– Неужели?
– Вы ему сказали, что Джимми был убит?
– Да.
– С чего вы взяли? Это же нелепо!
– К выводам можно прийти разными способами. Я сделал логическое умозаключение.
– Вы же не всерьез… Да вам наплевать на Дину Атли! Вы воспользовались мной! – Щеки Перселла заалели. – Выставили полным идиотом! – Он вскочил. – А Ноэль ни о чем меня не предупреждал! Какой позор! Вам следовало сразу мне сказать! Какой же я все-таки глупец!
Он резко повернулся и двинулся к двери.
Я не спешил вставать. Иногда лучше позволить гостю самому отыскать свою шляпу и выйти на крыльцо. Когда входная дверь со стуком захлопнулась, я поднялся и вышел в прихожую, чтобы убедиться, что наш посетитель не забыл уйти. Затем вернулся обратно. Вулф успел сесть прямо и теперь корчил гримасы.
– Если он ни при чем, – сказал я, – если он не глупец, его можно вычеркнуть.
Вулф молча состроил очередную гримасу.
Признаться, я до сих пор не разобрался до конца в отношении Вулфа к еде и вряд ли когда-нибудь разберусь. В каком-то смысле он воспринимал пищу сугубо персонально. Если Фриц подавал жареных голубей и один оказывался чуть пухлее остальных или чуть румянее, Вулф охотно с этим мирился. Если запасы греческого меда из дикого тимьяна истощались, то, как растолковал тот же Фриц, Вулф готов был довольствоваться обыкновенным американским медом на оладьях. И так далее. Но его по-настоящему расстраивало, когда я, выполняя поручения, пропускал время ланча или обеда; расстраивало, потому что тем самым я рисковал испортить себе пищеварение купленным в аптеке сэндвичем или, хуже того, загубить желудок, оставшись голодным. Если имелись основания считать, что наш посетитель голоден, то, пусть даже это был человек, которого Вулф планировал разобрать по кусочкам, он неизменно приказывал Фрицу принести съестного в достаточном количестве. Что касается отвлечений от еды, для него не существовало на свете большего кощунства: усевшись за стол, он вставал лишь тогда, когда был съеден последний кусочек сыра или десерта. Разумеется, это все личные пристрастия, однако он упорно старался внушить их мне – и со временем преуспеет, если я выдержу его вечные придирки. В общем, сами догадайтесь, почему он терпеть не может, когда меня отрывают от приема пищи: потому, что заодно отрывают и его самого, или потому, что сочувствует мне, или потому, что это есть нарушение основополагающих правил?