Постепенно инженеры Ferrari прониклись уважением к этому скромному, но талантливому американцу. Он оказался умелым механиком и понемногу начал говорить по-итальянски, чем вызывал к себе еще большее расположение. Он ясно осознавал, где находятся пределы возможностей машины и его самого, чтобы достигать их, но сохранять ситуацию под контролем.
В некотором смысле Хилл пришелся здесь ко двору даже лучше, чем у себя на родине. В Европе профессиональные автогонщики вызывали уважение. Это было приемлемое призвание, в том числе и для образованных мужчин, которые не забывали надевать к ужину галстук. От оперных певцов и университетской профессуры они отличались лишь тем, что постоянно вступали в схватку со смертью. Казалось, что этим людям вообще наплевать на опасность. Но Хилла эта составляющая его профессии совершенно точно тревожила. С течением времени он превратился, по выражению одного гоночного аналитика, «в человека, непревзойденное и филигранное мастерство которого выросло на почве все более обостряющегося и почти параноидального страха смерти».
– Я бы очень хотел выбраться из всего этого невредимым, – сказал как-то Хилл журналисту. – Калеки приводят меня в ужас. Даже в детстве я не мог смотреть на изуродованных людей, не мог выносить даже вида чужих страданий. Возможно, уже тогда я боялся, что когда-нибудь кончу как они.
Хиллу приходилось постоянно за всем следить, чтобы случайно не стать жертвой ошибки другого человека, будь то гонщик или механик. С самим Феррари он контактировал мало, но всякий раз, когда ему доводилось бывать в кабинете Коммендаторе, его внимание приковывали портреты в черных рамках, стоявшие на письменном столе: де Портаго, Муссо, Хоторн. Это были чемпионы и мученики. Хилл ощущал странную напряженность в отношениях с боссом. Возможно, они не доверяли друг другу в полной мере. Америка была крупнейшим рынком для Феррари, и Хилл обладал в связи с этим особой ценностью. Именно через Хилла все больше людей в США знакомилось с гламуром европейских автогонок и красотой автомобилей Ferrari.
Американские гоночные болельщики внимательно следили за успехами Хилла. Сможет ли он добыть для Америки титул чемпиона мира? Или все, что от него останется, – это очередной портрет в черной рамке на письменном столе Феррари?
…
В 1958 г. Хилл открыл сезон победами в «12 часах Себринга» и «1000 километров Буэнос-Айреса». Весной Феррари поставил его в «Ле-Мане» напарником к герою войны бельгийцу Оливье Жандебьену. Их автомобилем был 250 Testa Rossa (буквально «красная голова»), названный так, поскольку головки блока цилиндров 3,0-литрового двигателя V12 были окрашены в красный цвет. Не было в мире гонки столь же коммерчески значимой, как этот 24-часовой марафон. Вся бизнес-стратегия Ferrari строилась на демонстрации уникальных возможностей машин на гоночных треках. Именно здесь покупатели могли убедиться, что автомобили Ferrari не только самые красивые, но и самые совершенные, самые быстрые в мире. И победа в «Ле-Мане», в самой суровой гонке на выносливость, служила этому лучшим подтверждением.