Как и ожидалось, она действительно позвонила мне через два дня и сказала, что хочет вернуться ко мне в Нью-Йорк. А вот я больше так не мог. Но и прогнать ее восвояси в таком состоянии я тоже не был способен, не мог нагрузить ее еще и чувством вины за ее собственное непостоянство. И принять ее обратно тоже не мог. Решив, что это не телефонный разговор, я предложил встретиться лично на выходных. Я на полном серьезе собирался с ней расстаться.
Ближе к назначенному времени встречи она снова позвонила мне и сообщила, что у нее плохое настроение и что она не хочет меня видеть. Но в тот раз я все же решил настоять на встрече и сказал, что мне очень нужно было с ней встретиться и поговорить лично.
– Зачем? – спросила она. – Чтобы бросить меня?
– Да, – сказал я, – я хотел сделать это при встрече, но ты почему-то встретиться не желаешь.
Ева застонала и горько завыла в трубку, подобно «работавшим» на сеансе обитателям семейного лагеря. Я не мог этого вынести; сказал, что люблю ее, что у меня сердце разрывается слушать дальше, и повесил трубку.
Проснувшись на следующее утро, я обнаружил Еву в своей постели; она всхлипывала и пыталась уговорить меня не бросать ее. Я честно отвечал ей, что не могу так больше, но она явно чувствовала, что я все еще люблю ее. В течение следующих нескольких месяцев я периодически слышал стук в дверь и обнаруживал на пороге заплаканную Еву. Однажды, придя ко мне так, без предупреждения, она вручила мне комикс, в котором она запечатлела свои любимые случаи из нашей совместной жизни.
– Мне захотелось напомнить тебе о том, как все было, – сказала она. – Я надеялась, что это заставит тебя вспомнить.
Она стала ежедневно писать мне электронные письма, отражавшие ее эмоциональные сдвиги. Иногда она обвиняла меня в том, что я ее предал, иногда писала, что понимает, почему я решил ее бросить, и изъявляла желание остаться друзьями. Периодически она присылала мне записи совершенно душераздирающих песен о наших отношениях собственного авторства, в которых сквозило сожаление обо всем, через что мне пришлось с ней пройти. В какой-то момент я предложил сделать временный перерыв в нашем общении, но она все равно продолжила писать мне письма и слать песни.
Однажды, открыв дверь на стук, я обнаружил ее на пороге улыбающейся.
– Привет, – сказала она.
Я не стал приглашать ее войти.
– Ева, – сказал я сквозь уже сдавившие горло слезы. – Я ведь просил тебя больше не приходить вот так.
– Но ведь это мой дом, – сказала она.
– Уже нет, – ответил я и разрыдался уже по-настоящему. – Я собираюсь переезжать, как только смогу. Это больше не наш дом.