«Если хочешь, корми эту шлюху. Если хочешь, корми их ублюдков. Раз пригрела, значит этого тебе и хотелось! Буржуи вонючие! Морды еврейские!»
А Славина мама вдруг сильно изменилась.
В прошлом её пьянство и придирки. В прошлом весь этот траур по живому отцу. Лиза придала жизни их дому. Правильно. Славина мама всегда мечтала о дочке. Теперь её мечта сбылась. Лиза влюбила в себя Славину маму. Сам Слава ни за что бы не подумал, что Лиза (!) готова была вручную стирать одежду, пылесосить ковры, мыть полы, помогать с готовкой и мытьём посуды, добросовестно вытирать пыль и даже легко и непринуждённо чистить унитаз или ванну.
Вот только в магазин Лиза была не ходок. По правде, она лишь недавно начала выходить из дома.
Слава привёл девушку с крыши в состоянии совершеннейшей прострации. От перенесённых переживаний и холодного майского ночного ветра, девушка тяжело заболела. Слава, как верный пёс, лежал подле собственной кровати, в которой тревожные сны видела Лиза. Похмельная мать обнаружила их двоих в одной спальне. Лиза тогда бормотала что-то нелепое, мол, «ничего не было», «я трезвая и прекрасно себя чувствую», «не смей ко мне прикасаться!» «нет у меня никакой температуры!».
Слава всячески помогал матери, всем сердцем горел за Лизу. В итоге, болезнь была быстро подавлена. Лечение беспомощной Лизы словно новое дыхание открыло в Славиной маме. Окончательно это второе дыхание обрело силу, когда Слава всё честно и доступно ей рассказал. Сперва про Лизу, а потом и про себя самого. Когда слова закончились, он ждал от матери всего, что угодно, но только не объятий. Только не поцелуя в лоб. В итоге случилось и то, и другое. Трогательная сцена взаимных извинений, как прелюдия перед поисками градусника. 39.8 у Лизы, как первый шаг трансформации теперешней Славиной мамы в ту самую Славину маму из детства. Добрую, любящую, заботливую, бодрую и вечно сохраняющую свою жизнерадостность. Всё то, что невозможно было похоронить флотилией пустых винных бутылок.
Лиза стала полноправным членом семьи. Слава плыл по волнам нахлынувшей заботы, трепетности и искреннего счастья. Болезнь Лизы быстро отступила. Ничего другого и нельзя было представить. Они часто лежали в одной кровати, лицом к лицу, без намёка на грязные мысли, и разговаривали часами. Вся похоть запретного и недостижимого быстро сменилась чуткой бережливостью ко вновь приобретённому детскому блаженству, когда и только когда, все чувства представляют собой абсолют искренности.
* * *
Родя наведался в гости, когда Лиза спала. Ей тогда едва-едва становилось лучше.