— Честно обменяемся, — сразу соглашаюсь я. — Мне нет проку в смерти Лолы. Я не стремлюсь извести всех антимагов подряд. Некоторые из вас весьма полезны.
Многозначительно прищуриваю глаза при последних словах, и он кривится.
— Тогда жду тебя с бумагой, как только ты сможешь ее представить, — говорит Френи сухо.
— Поставлю на уши унианскую канцелярию, — отвечаю я. — Задействую особые каналы связи. Уже в полночь грамота будет здесь.
— Тогда в полночь во внутреннем дворике, — кивает Давиде.
— И ты так запросто отдашь мне ключ? — не могу поверить своим ушам.
Давиде пожимает плечами.
— Два ключа бесполезны без третьего и без карты. А карта… — его улыбка и взгляд сочатся ядом. — Ты сам знаешь. Ну, что же, капитан, раз мы договорились, вы можете возвращаться к более приятным занятиям.
Он картинно склоняется к моей руке, передразнивая движение Гаэтаны, и демонстративно целует при этом не мои, а свои кончики пальцев. После чего, ехидно хмыкнув, удаляется, а я, несмотря на то, что никакого поцелуя не было, мучительно желаю вымыть руку с карболовым мылом. Но в следующий миг мое сознание наполняется ликованием. Второй ключ! Я думал, за него тоже придется побороться, а Давиде сам отдает его. Не знаю, что за этим последует, но все равно это успех, пусть и промежуточный.
Мои радостные мысли прерывает волна суматошного шума, пробегающая по рядам гостей. Беспокойные возгласы, словно круги по воде, расходятся в стороны от центра зала. Я вижу встревоженные лица дона Федерико, княгини Лавинии, мессира Корелли, других приглашенных особ. Они толпятся вокруг лежащего на полу человека, который только что вдруг замолк на полуслове среди оживленной болтовни и упал без чувств. За пышными юбками дам, склонившихся над упавшим гостем, разглядеть его лицо невозможно, но по расшитому серебром и золотом темно-красному джорно я узнаю маркиза де Равенну.
— Что происходит? — расталкивая всех на своем пути, подхожу ближе.
— Он пил вино… и вдруг… — бледная Чечилия судорожно вцепляется в мою руку. — Кажется, он не дышит!
— Маркиз здоров, как бык, — с недоумением говорю я обернувшейся на мой голос княгине Лавинии; наклоняюсь и щупаю пульс на левой руке. — Он жив. Несите его в комнату и позовите лекаря.
— Быстро послать за мессиром Альфредо, — распоряжается Лавиния, обращаясь к возникшему рядом мажордому Канио, и торопит слуг. — В гостевые покои несите скорее!
Суматоха нарастает. Вокруг все ахают, суетятся. Гонфалоньера несут в гостевое крыло усилиями аж четырех слуг-людей. Лавиния с сыном и мессиром Корелли спешат следом. Не отпускающая мою ладонь Чечилия волочет меня за ними. Кругом бестолковые метания, бессвязные возгласы, бледные лица. Праздник безнадежно испорчен.