— Лекарь скоро прибудет, — сообщает мадонна Лавиния, обменявшись несколькими словами со слугой-домовиком, когда маркиза де Равенну водружают на кровать.
— Боюсь, он может не успеть, — сумрачно сдвинув брови, цедит мессир Амброзио. — Это яд.
— Яд? — ахает Чечилия и собирается лишиться чувств на руках у какой-то дамы в винно-красном платье и маске жар-птицы.
— Яд? — возмущенно переспрашивает Федерико. — В моем доме?
— Меня это не удивляет, — сухо замечаю я и пронзаю его взглядом. — Помните акустическую яму, мой князь?
— Как вы смеете! — вспыхивает Федерико и делает порывистый шаг ко мне, но Лавиния останавливает его, придержав за плечо.
— Не знаю, о чем вы оба, — она строго смотрит поочередно на каждого из нас. — Но мы поговорим позже, когда дону Ламберто окажут помощь.
— Вряд ли она понадобится, — отвечаю я, глядя на неподвижное тело и бледное лицо родственника. — Если это тот яд, о котором я думаю, от него нет противоядия.
Все, кто находится в комнате вокруг кровати дона Ламберто, снова ахают. Чечилия прижимает ладонь к груди и начинает всхлипывать. Федерико вонзает в меня изничтожающий взгляд.
— Уже есть, — возражает рядом со мной негромкий голос.
Я оборачиваюсь на его звук и встречаюсь глазами с Давиде Френи, стоящим в изножье кровати рядом со столбиком, поддерживающим балдахин.
— Неужели? — так же негромко удивляюсь я.
Давиде кивает.
— Раз есть выжившие, есть и противоядие, — тихо молвит он, чтобы слышал только я, и манит к себе Канио. — Как можно скорее, Канио, принесите из моей мансарды зеленую круглую склянку с винтовой пробкой. В ящике на камине.
Домовик исчезает и почти сразу снова появляется с названным предметом.
— Теперь не мешайте мне, — забрав склянку у Канио, заявляет Давиде и оттесняет от ложа дона Ламберто всех, включая самое мадонну Лавинию.
Он смешивает содержимое склянки с водой в чашке, которую ему подает домовик.
— Его можно спасти? — Чечилия вскидывает на меня глаза, полные слез.
— Да смилуются боги, — отвечаю я и перевожу холодный взгляд на Федерико, стоящего справа от кровати. — Но даже если маркиз исцелится стараниями этого юноши, случившегося это не меняет. Дон Ламберто вкусил яд на вашем празднестве, князь.
— Как вы смеете! — снова восклицает Федерико.
Глаза всех присутствующих обращаются на него и на меня. Даже Давиде, склонившийся над умирающим с чашкой снадобья, разведенного в теплой воде, оборачивается через плечо.
— Вы угрожали мне, если помните, не далее, как в день приезда, Федерико, — напоминаю я. — В галерее, где ваших слов никто не мог слышать, кроме нас двоих.