— Я предупреждал, что так будет, — вкрадчиво мурлычет Тоска. — И это только начало.
— Чтобы поссорить Децию с Иерархом, ты даже своего родственника не пощадил, — вздыхаю я с упреком. — Ведь не потому же ты опоил его отравой, что он жестоко обращался с женой?
— Нет, конечно, — цинично усмехается Реджино. — Но данное обстоятельство помогло мне избавиться от сомнений. Мне доводилось пережить пытки, — уточняет он, видя, что я вопросительно вскидываю брови, — и покушения на собственную жизнь. И самому делать такие вещи приходилось и придется в будущем, я думаю. Ради высшей цели, чтобы добиться поставленной задачи. Но я не могу понять того, кто измывается над слабыми просто от скуки или срывает зло на тех, кто не может ответить, да еще и получает от этого удовольствие. Такие вещи выводят меня из себя, а ты знаешь, на что я способен в гневе. Считаешь, я жесток?
Я утвердительно киваю, и он снисходительно усмехается.
— Я жесток из сострадания к вашим грешным душам. Гнев Ромии — только малая толика. Есть ведь еще Квинта с ее огромной армией наемников. Герцог Бава мало интересуется тем, как супруг обходится с его племянницей, но то, как с родней герцога обходятся другие, его очень взволнует. И де Равенна тоже весьма влиятельная семья, ссориться с ними неприятно даже для властителей блистательной Деции. Скоро все здесь изменится, — Тоска окидывает взглядом внутренний двор и стены палаццо, — и во многом благодаря тебе. Твое упрямство заставляет меня действовать подобным образом, чтобы добиться нужного результата. Я жесток, ты себялюбив, у каждого из нас свои недостатки. Но мы не такие уж разные. Подумай об этом, умник.
Реджино поворачивается и уходит в темноту, из которой появился, а я остаюсь с неприятным чувством тяжести в груди. Неужели я позволю Тоске убедить себя, будто в том, что он делает, моя вина? В любом случае он рано радуется. С этой мстительной мыслью я иду по галерее на другую сторону двора и открываю двери, ведущие в сад.
Ночью сад кажется больше, чем в дневном свете. Лунные лучи и тени плетут кружева на аллеях и лужайках. В тишине журчит струями фонтан. У ног мраморной нимфы темнеет еще одна женская фигура. Кажется, что у статуи теперь есть подружка, но, когда я подхожу ближе, вторая фигура оживает и пересаживается чуть левее, чтобы я мог сесть рядом.
— Принес? — с надеждой шепчет Лола и привстает с каменного бортика, чтобы лучше видеть, с чем я пришел.
— Я почти пожертвовал судьбой мира, чтобы тебя не постигла плачевная судьба, — присев рядом на край бассейна, достаю из рукава пергамент, скрепленный печатью Иерарха.