Шаги, которые были слышны издали, приближаются, громко стуча по плитам пола, сопровождаемые шелестом пышного платья.
— Прошу, синьора, успокойтесь! — в мужском голосе, издавшем умоляющий возглас, я узнаю мессира Корелли. — Все равно они уже уехали.
Осторожно отогнув край портьеры, я вижу в библиотеке его и мадонну Лавинию, по-прежнему одетую в вечерний наряд, но уже без маскарадного головного убора, украшенного золочеными рожками. Мне неприятно, что я оказался в роли соглядатая при разговоре мага и княгини, но открыть себя теперь и вовсе невозможно, приходится затаиться и сидеть тихо, как мышь.
— Я не могу успокоиться, — заявляет Лавиния деланно капризным тоном, за которым прячется гнев. — Я плохо спала. Не сомкнула глаз!
С этими словами она порывисто бросается к письменному столу, стоящему между двумя шкафами, и со сдавленным рычанием смахивает на пол все, что стоит на столешнице: бумаги, книги, тяжелую серебряную подставку с чернильницей и пару подсвечников. Мессир Амброзио вздрагивает, но его сухощавое лицо не меняет своего обычного неодобрительно-строгого выражения.
— Прошу, успокойтесь, синьора, — повторяет он уже более уверенно, чем прежде. — В конце концов, вы сами…
— Я сама что? — перебивая его, рычит Лавиния и поддает ногой катящийся по полу подсвечник. — Дала повод для сплетен? Ну, говорите, Амброзио, не стесняйтесь, какие мерзкие сплетни ходят обо мне по этому городу?
— Никакие, — сдержанно возражает Амброзио, сохраняя тем не менее безопасную дистанцию между своей особой и разгневанной правительницей Деции. — Просто дон Федерико намекнул, что вы и…
— Мальчишка! — раздраженно обрывает его княгиня, раздувая изящные ноздри. — Должен бы уже понимать, что его ущемленная гордость здесь неуместна. Что с этого гада Тоски надо пылинки сдувать, потому что он только и ищет малейшего повода для ссоры, — она пронзает Корелли взглядом. — То, на что намекал вам дон Федерико…
— Синьора, — Корелли трясет головой и поднимает ладони в примирительном жесте, но Лавиния решительно топает ногой.
— Это была лишь видимость, — твердо произносит она. — Все не то, чем кажется.
Лавиния тяжело вздыхает, отступая назад к столу, отворачивается и опускает голову.
— Он, Тоска, посмел обвинить меня в том, что я отравила дона Андреа, — гнев в ее голосе уступает место усталости, ее округлые плечи, обтянутые лиловым бархатом, опускаются, как у старухи.
Корелли снова вздрагивает от этих слов.
— Синьора, — опять начинает он и неуверенно делает шаг к опершейся ладонями о столешницу княгине.
Лавиния отмахивается.