Ньями раздевала ее какими-то рваными, ожесточенными движениями. Поджала губы и молчала так, словно именно Дани была виновата во всем происходящем.
А Дани стояла и рассматривала чудесное место, в котором очутилась: стены в мраморе, белые умывальники, посреди комнаты — большая, начищенная до блеска ванна, к которой подведены такие же блестящие трубы. В ванну лилась вода, над бортами поднимался ароматный пар, Ньями первым делом насыпала в воду разноцветных солей.
— Сейчас я вас искупаю, — наконец произнесла женщина, — потом мы вымоем ваши волосы. Вши есть?
— Нет, — выдохнула Дани и поняла, что краснеет.
В самые тяжелые времена, пока жила на улице, она старательно стриглась. Волосы отросли уже в замке Энц, а там уже была возможность следить, чтобы не завелись паразиты.
— Прошу прощения, — Ньями окинула ее пристальным взглядом, а затем вдруг покачала головой, — я не понимаю… почему он это сделал? Может быть, вы скажете?
Дани поежилась под испытывающим взглядом.
— Он сказал, что хочет, чтобы мне было плохо.
Глаза Ньями на миг расширились, было видно, что у нее что-то крутилось на языке. Но она лишь сжала губы и подвела Дани к ванной.
— Вы знаете, что это? Купались когда-нибудь?
— Конечно, купалась, — Дани сделалось чуточку обидно. Да ее что здесь, за зверушку держат? — Спасибо вам.
Она с наслаждением вытянулась в теплой воде, пахнущей розами, и закрыла глаза. Все еще не верилось в происходящее. И душа рвалась из золоченой клетки на волю, туда, где Ксеон.
«Опомнись, дурочка. Он тебя бросил. Использовал так, как ему нужно, и бросил».
Ей хотелось плакать, но слезы отчего-то высыхали, оседали пеплом сожженной любви на сердце. Интересно, что должно произойти, чтобы она выпустила из себя всю эту боль?
— Сядьте, я вымою вам голову, — твердо сказала Ньями.
Дани подчинилась, и покорно сидела, не шевелясь, пока женщина намыливала ей волосы, а затем смывала пахнущую карамелью пену.
— Вы очень красивая, — заметила Ньями, — но я все равно не понимаю господина Аламара.
— Может быть, вам он все объяснит.
— Я не могу спрашивать, — она покачала головой, — ведь я всего лишь прислуга, хоть и знаю его с того времени, когда он пешком под стол ходил. Но жениться только ради того, чтобы сделать человеку плохо… это как-то не похоже на него. Совсем.
— Значит, вы его тоже не знали, — не удержалась Дани, — он приказал повесить смотрителя замка Энц и его жену, хотя виновата была только я одна.
— И что же вы сделали, госпожа? — Ньями принялась намыливать ей спину.
— Я… в замке был узник. Он… знаете, он… никто так не относился ко мне, как этот узник. Но ему было плохо, он умирал. По крайней мере, так он мне говорил. И всего-то нужно было ослабить или расстегнуть ошейник, который застегнул господин Аламар. И вот… — Дани тяжело вздохнула. Каждое слово резало как нож, отхватывая по кусочку от кровоточащего сердца. — Я расстегнула ошейник, и узник сбежал.