— Пошел. Вон.
— Нет.
Эльвин смотрел зло, с прищуром. Собрался, тело напряжено. Прикидывал, как уйти от атаки?
И — Всеблагий!
Поганец собирался защищать Дани. Его, Аламара, законную жену.
Ситуация показалась настолько абсурдной, что Аламар рассмеялся. Горло сдавило невидимыми тисками, сознание отключалось, уплывало из «здесь и сейчас», возвращая его в ту ночь, когда потерял все.
И он сдался. Вышел из спальни своей жены, хлопнув дверью. Пусть делают что хотят. А ему нужно, просто необходимо побыть в одиночестве. Или наедине с бутылкой чего-нибудь покрепче. Перед глазами, разгоняя мрак коридора, горела серебряная печать Дани. Метка, которую оставил он сам пять долгих лет тому назад.
Теперь все стало на свои места: и то, что Эльвин не разглядел Дара в девчонке, и то, что она не погибла, расстегнув ошейник на шее принца. Метка Аламара впитала магию своего создателя, дав лишь слабый откат по Дани. Вот так все просто — и сложно одновременно.
Аламар промчался сквозь центральную часть дома, повернул в заброшенное крыло. Да, темный побери, это именно то место, где ему следует побыть. Ньями туда не сунется. Кио — тоже, ему там совершенно нечего делать. А там… там до сих пор витает горький запах пепла, до сих пор слышен треск пылающей мебели, звон вылетающих стекол и крики.
Крики тех, кого он любил. Тех, кого убил, походя, принц Ксеон.
Аламар помедлил перед всегда запертой дверью. Прислонился пылающим лбом к плотно подогнанным доскам. Давненько он сюда не заглядывал, слишком больно. Но сейчас… самое время. Посидеть в темноте, наедине с тенями прошлого, и подумать о том, что делать дальше.
Толкнув скрипучие створки, он шагнул в место, которое когда-то было залом. Языки пламени старательно вылизали здесь все, до каменной кладки. Огрызок лестницы свисал со второго этажа. И там, под лестницей, стояли старые оплавившиеся свечи, пересыпанные засохшими и успевшими подгнить розами.
Аламар постоял, осматриваясь, затем забрался в угол, сел, упершись спиной в стену, и уткнулся лбом в колени. Призрачный запах гари стал почти невыносим, глаза резало как будто от дыма. Он зажмурился, потер переносицу. Пять лет прошло, а воспоминания так и не сгладились, по-прежнему тянут кровь, выпивают по капле. Да и осталась ли она, эта кровь, в верховном инквизиторе? Наверняка черная липкая мерзость, горькая, катающаяся пеплом на языке.
Он вновь посмотрел туда, где кучей были навалены розы. Щелкнул пальцами, зажигая десятки свечей. Крошечные огоньки затрепетали под холодным дыханием ветра, что свободно проникал в помещение сквозь разбитые стекла.