И вспомнил.
Как Мариус тянет в рот серебряную погремушку, улыбается совершенно беззубым ротиком. Здоровый, румяный малыш. Эльза подкидывает его, сажает на колени и изображает лошадку, цокая языком. Рыжеватые искры пламени пляшут на ее золотых волосах, искрятся в богатой вышивке темно-синего платья.
Теперь, пять лет спустя, Аламар уже знал о том, что тогда принц Ксеон приказал механоидам прежде всего расправиться с самыми сильными контролерами. С магами, которые могли его остановить. Тогда… Аламар Нирс еще не был верховным инквизитором Рехши, он был просто подающим надежды магом. И тогда же сразу несколько механоидов пробрались в особняк.
Свечи продолжали гореть, невзирая на порывы холодного ветра.
Надо будет заменить розы, подумал он. Просто позорище, что он уже несколько месяцев не менял цветы на месте, где погибли Эльза и Мариус. Ужасно погибли. Под тяжелыми стопами рукотворных существ. Когда их крики оборвались, уже было ясно, что никто не выжил. И Аламар ударил — всей мощью своего дара пироманта. Он тогда думал, что просто выжжет механоидов, они рассыплются трухой. Но нет. Не рассыпались. Раскалились добела. Визжали так, что было понятно: поджаривают их, вполне разумных, вполне чувствующих. А потом они все же добрались до него, выволокли наружу. Несколько раз ему удавалось вырваться, он пытался уйти, ныряя в проулки старого города. Всюду полыхало. Всюду механоиды убивали людей, не делая разницы между мужчинами, женщинами и детьми. Аламар тогда заманил несколько тварей в закрытый двор и жахнул со всех сил огненной стеной. Думал сгореть вместе с ними. Но кто-то схватил его, и сразу железные когти впились в тело, раздирая в клочья. Хрустело и чавкало. И ужасная каша из крови и пепла во рту.
Внезапно чудовища порскнули в стороны, как будто их что-то напугало.
Его тянуло в липкое, вязкое ничто, вспышками боли выталкивая на поверхность. В один из моментов просветления глянул на руку и понял, что и руки-то не осталось. Кровавые лохмотья.
А потом в рыжих сполохах пламени над ним появилось бледное личико уличной замарашки, по самые глаза замотанное грязной тряпкой.
— Эй, дядь, — тонкий девичий голосок ввинтился под череп, разливаясь тошнотворной слабостью в искалеченном теле.
Аламар прохрипел невнятное. Что-то вроде «беги».
Девчонка осмотрелась.
— Нет здесь никого. Ушли.
И, вцепившись в плечи, поволокла куда-то, прочь с пылающего подворья.
Аламар несколько раз проваливался в темноту, и каждый раз его словно выдергивало обратно. Он ощущал маленькие руки на груди. Так, как будто именно замарашка заставляла биться сердце.