– Талант! – сообщил один из небожителей отцу, у которого на глазах стояли слезы. – Настоящий, неподдельный талант. Бриллиант! Смотри, как блестит!
Да он и сам знал, старый Зингерман, повидавший на своем веку столько бездарностей, как сверкает талант. И ему не нужно было лишних слов, чтобы разглядеть его в собственном сыне, о существовании которого он не вспоминал столько долгих лет.
С Моисеем Иосичем Ленечка теперь почти не общался. Во-первых, у него появился настоящий, собственный отец. Во-вторых, частушки и байки старика перестали его интересовать. Ну а в-третьих, произошел неприятный инцидент, который навсегда расстроил их отношения.
Это случилось спустя несколько месяцев, когда Ленечке исполнилось тринадцать. Моисей Иосич по старой дружбе принес ему подарок – настоящую губную гармошку, которую сделал сам. Ленечка был рад, он мечтал о ней давно. Потом, по своему обыкновению заговорщицки мигнув, Моисей Иосич шепнул:
– Приходи сегодня вечером. Покажу что-то.
И вечером они снова, как и несколько лет назад, пошли в чужой двор неподалеку, где по-прежнему отливала черным блеском вода в бассейне и, как и в прошлый раз, собрались мужчины. Некоторых, из тех, кто был в прошлый раз, уже не было в живых, их место заняли другие, помоложе.
– Сегодня очень важный день для любого еврея, – начал было Моисей Иосич. – Сегодня ты впервые будешь читать Тору вместе с мужчинами. Ты станешь взрослым.
Взрослым Ленечка, конечно, стать хотел. Особенно учитывая, что по информации, которую он почерпнул из главного источника – школьного двора, взрослая жизнь таила в себе множество запретных удовольствий. Но она совершенно не подразумевала эти дурацкие религиозные ритуалы, которые категорически не совпадали с его пионерскими убеждениями.
– Пустите меня, – возмутился он, вырывая свою руку из большой лапы Моисея Иосича. – Вы эти свои поповские штучки оставьте для кого-нибудь другого!
Моисей Иосич остолбенел.
– Но это великий день… – пробормотал он.
– Оставьте меня в покое! – произнес Ленечка громко так, что все присутствующие услышали. – Не верю я ни в какого Бога. Да и вообще, у нас в стране религия запрещена. – Он обвел долгим взглядом мужчин и добавил: – Молитесь своему Богу, а я пошел.
И с этими словами он смачно плюнул в черную воду, повернулся и вышел.
А бедный Моисей Иосич, растоптанный, униженный, почувствовал, как снова, во второй уже раз в своей несчастной жизни, остался один.
* * *
Уже через год Ленечка дебютировал на сцене в роли Кая из «Снежной королевы» в постановке местного ТЮЗа. В шестнадцать он играл Ромео. А дальше его слава, так же, как и мастерство, лишь росли. Крепко пьющий и сильно болеющий папаша нарадоваться не мог на успехи сына, в коих он был повинен лишь отчасти, но маму и бабушку эти достижения только пугали. «Не высовываться», «сидеть тихо и молча», «“я” – последняя буква алфавита» – эти простые слова стали главным жизненным правилом, более того – инстинктом тех, кто родился евреем, кто привык генетической памятью ощущать страх, унижения, обиды… Эта еврейская народная мудрость удивительным образом совпала с советской привычкой «держать язык на замке».