Много чего интересного происходило за окном, надо было только уметь это разглядеть. Мусечка и сама стала походить на птицу. Когда дверь кухни открывалась, она резко поворачивала голову на тонкой шее, бросала быстрый взгляд, как будто прощупывала, несет ли входящий опасность, и тут же, узнавая, возвращалась обратно, к своему бессмысленному, пустому глядению в никому, кроме нее, не интересную даль.
* * *
Так прошло еще года два. И тогда появилась Наталья.
– Подвернулась, – едко заметила Леночка, вечером наливая чаю для Мусечки и затягиваясь очередной сигаретой. Во время курения все части ее лица принимали в процессе самое активное участие: когда она вдыхала дым, крылья ее тонкого, острого носа сужались, превращаясь в одну линию, а когда выдыхала – трепетали, словно бабочки. Ее белая кожа покрывалась тонкой паутиной морщинок, которых, увы, становилось все больше.
– Скорее нарисовалась, – примирительно ответила Мусечка, которая тем временем пила чай с вареньем и сушками – лакомством, любимым с детства. Зубы, вернее, их остатки, стали уже совсем не те, приходилось буквально все размягчать и размачивать. А шоколад она не признавала, называя его буржуазным излишеством.
– На вот, лучше это съешь, – проворчала Леночка и подсунула ей разрезанное на четыре дольки яблоко. Все-таки она была хорошей дочерью.
Она пришла в театр гардеробщицей – и это была большая удача. Соседки по общежитию ей страшно завидовали: она видела артистов! Наталья даже сама себе немного завидовала – перед ее глазами разворачивалась картина, о которой она и мечтать не смела: великолепные наряды, блеск театральных подмостков, роскошные букеты… Прекрасная чужая жизнь, которая была близка настолько, что можно дотянуться рукой, и вместе с тем невероятно, мучительно далека.
Напарницей ее была толстая, усатая тетя Клара, из ссыльных немцев. Она ни с кем не разговаривала, только глядела хмуро из-под кустистых седых бровей. Наталья ее побаивалась. Зато с буфетчицей тетей Зариной, доброй, болтливой и смешливой, что редкость для буфетчиц, она быстро подружилась. Тощую, вечно напуганную Наталью с глазами уставшей от жизни женщины она жалела и подкидывала ей то бутерброды с колбасой, оставшиеся после смены, то пару кусочков заветрившегося сыра. Иногда перепадали пирожные «картошка», или даже эклеры с заварным кремом. Хотя это случалось редко, потому что недоеденные эклеры тетя Зарина обычно забирала себе. Наталья все подарки принимала с благодарностью, но в то же время и с достоинством – никогда не лебезила, не требовала себе подачек, не выпрашивала остатков. За это старая тетя Зарина ее даже уважала.