За прилавком киоска стоял сам хозяин кафе, Манолис – я опознала его по фотографии на придорожном щите. Он и одет был как на той фотографии – в черной традиционной рубахе, черных брюках, заправленных в высокие критские сапоги, на голове сари́ки – черный платок с бахромой, спадающей на лоб, – странный такой головной убор, будто оторванный от скатерти лоскут на голову повязан.
Высокая крупная девушка, возможно, дочка Манолиса, принесла нам кофе на маленьком подносе, двигаясь экономно, как стюардесса в самолете. И, как у стюардесс компании греческих авиалиний, у нее были (книжный образ аллегорической Эллады!) крутой подбородок, прямая сильная шея и прямые плечи.
Солнце выплеснуло на ржаво-зеленую вершину высокой горы озерцо золотого огня, и утренний сумрак ущелья вспыхнул, зарумянился и застрекотал разом. От чашек поднимался густой кофейный аромат, в него вплетались запахи горных трав; не сходя со стула, можно было протянуть руку и коснуться скалы, поросшей острой травой и крошечными синими и желтыми цветами. Тенистая излучина в скале, в которой странным древесным наростом прилепилось это ступенчатое кафе, являла сгусток суеты среди суровой и отрешенной крутизны гор.
Внизу на дороге непрерывно гомонила и двигалась своя жизнь: останавливались машины и автобусы; из них вываливались туристы, карабкались по ступеням вверх, первым делом бросаясь к кабинке туалета, подвешенной к скале, как люлька; затем выстаивали очередь к киоску за кофе и мороженым и, наконец, затоваривались сувенирами… Через эти три террасы проходили за день сотни туристов. Сколько литров кофе варил в своем закутке Манолис с рассвета до закрытия? Да и закрывалось ли это кафе вообще?
Монотонно и негромко в динамиках притоптывала ритмичная народная музыка, но не могла заглушить остервенелый ор цикад.
Цикады здесь гремят, как водопад. В этом звуке есть даже нечто металлическое, будто в глотке у каждой сидит заводная машинка и что-то выпиливает, а наружу сыплется стальная стружка. Где ни присядешь на минуту – на скамье у остановки автобуса, за столик на террасе таверны, на лужайке возле бассейна, – немедленно раздается галдеж цикад, которые орут, как гуси на ферме.
С верхней террасы спустился Василис с биноклем.
– Что-то интересное смотреть, – сказал он, увлек меня к висящим над пропастью шатким деревянным перилам и сунул в руки бинокль. – Вон там, вверху. Пещеры. Да?
– Да, – согласилась я, вглядываясь в кучерявые гребни горы, еще ничего не замечая и в следующий же миг – ага! – в ослепительном сегменте солнца заметив два черных отверстия в одной из вершин.