В то же утро по дороге к роднику новобрачная, которая за всю свою жизнь, может быть, впервые видела вблизи белую рубашку, стала с повышенным интересом расспрашивать об Одаче и его новой религии, одаривающей такими чудесными вещами. Чтобы охладить ее восторги, ревнивая Оджиуго шепнула ей на ухо, что последователи этого нового культа убивают и едят священных питонов. Новобрачная, которая, как и всякий другой человек в Умуаро, была наслышана о приключении Одаче с питоном, с опаской спросила:
– Неужели он убил его? А нам рассказывали, что он только посадил его в свой сундучок.
К несчастью, Окуата принадлежала к числу людей, не умеющих говорить шепотом, и сказанное ею долетело до слуха Одаче. Он тотчас же подскочил к Оджиуго и, по словам Нвафо, рассказывавшего впоследствии об этом эпизоде, надавал ей звонких пощечин. Тогда Оджиуго отшвырнула свой кувшин и набросилась на Одаче, стараясь побольнее ударить его металлическими браслетами на запястьях. Одаче отвечал ей новым градом оплеух, а под конец дал ей сильного пинка коленом в живот. За этот удар его упрекали и даже бранили люди, собравшиеся вокруг и пытавшиеся разнять их. Но Оджиуго вцепилась в своего единокровного брата мертвой хваткой и кричала:
– Убей меня! Ну, убей же! Слышишь, пожиратель питонов? Лучше убей меня. – Она кусала и царапала тех, кто пытался оттащить ее.
– Оставьте ее! – воскликнула в раздражении одна из женщин. – Пусть он убивает ее, раз она сама напрашивается.
– Не говори так. Ты что, не видела, как он чуть не убил ее ударом в живот? – вмешалась вторая.
– Разве она уже не отплатила ему сполна за это? – спросила третья.
– Нет, не отплатила, – ответила вторая женщина. – По-моему, он из породы храбрецов, которые смелы, только когда воюют с женщиной.
Толпа немедленно разделилась на тех, кто подзадоривал Оджиуго, и тех, кто считал, что она уже расквиталась с Одаче. Эти последние уговаривали теперь Одаче не слушать оскорбления Оджиуго и не отвечать на них, а поскорее идти к источнику.
– Птенцы коршунихи не могут не пожирать цыплят, – заметила Ойилидие, которую Оджиуго больно укусила. – Эта вся в мать, такая же упорная.
– А в кого же ей быть, как не в собственную мать? Не в твою же! – Это подала голос Оджиника, внушительного вида женщина, находившаяся в давней ссоре с Ойилидие. Люди говорили, что, несмотря на воинственную внешность Оджиники и ее задиристый нрав, вся ее сила была в языке и что она свалится с ног, если на нее подует двухлетний малыш.
– Не разевай рядом со мной свою гнилую пасть, слышишь? – отозвалась Ойилидие. – Не то я выбью из твоей глотки семена окры. Ты что, забыла, как…