– Если придет Осенигве занять жернова, – распорядился он, перекидывая через плечо свою тогу, – скажи ему, что я еще не закончил.
К приходу Акуэбуе в хижине Эзеулу уже собралось немало народу. Явились все его соседи; всякий прохожий, услыхавший о его возвращении, оставлял на время свои дела и спешил поприветствовать его. Эзеулу говорил очень мало и на приветствия отвечал по большей части лишь взглядом и кивком. Время говорить или действовать еще не пришло. Сперва он должен претерпеть муки, пока страдания его не достигнут предела, ибо страшны бывают действия того человека, который испил горькую чашу до дна. Этим и внушает ужас шумящая гадюка: она стерпит любые издевательства, даже позволит своему врагу наступить на себя, покуда не разомкнет один за другим все семь своих ядовитых зубов. И тогда уже ее мучителю не спастись от смерти.
Все попытки втянуть Эзеулу в разговор либо кончались ничем, либо оказывались успешными лишь отчасти. Когда гости заводили речь о его отказе быть вождем, назначенным белым человеком, он только улыбался. При этом ему отнюдь не были неприятны окружающие его люди или предмет их разговора. Все это, напротив, доставляло ему удовольствие, и он даже жалел, что сын Нводики не задержался и не порассказал им обо всем, происшедшем с ним. Но тот пробыл у него совсем недолго, после чего двинулся дальше в свою родную деревню, чтобы, переночевав там, отправиться утром обратно в Окпери. Он даже отклонил предложение омыть грязь с ног.
– Я снова выхожу под дождь, – сказал он. – Вымыть сейчас ноги было бы все равно что подтереть зад, прежде чем опорожнишь желудок.
Один из гостей Эзеулу, Ифеме, будто угадав, о ком думает в этот момент хозяин, заметил:
– Белый человек нашел в тебе противника по силам. Но есть в этой истории одна сторона, которая пока что мне непонятна: какую роль сыграл во всем этом сын Нводики из Умуннеоры? Когда мы начнем спокойно разбираться в этом деле, ему придется ответить на парочку вопросов.
– И я тоже так считаю, – заявил Аноси.
– Сын Нводики уже всё объяснил, – вмешался Акуэбуе, взявшийся говорить от имени Эзеулу. – Тот поступок он совершил в убеждении, что помогает Эзеулу.
– Да неужели? – рассмеялся Ифеме. – Ничего себе невинный человек! Этот невинный, я думаю, засовывает шарик фуфу себе в ноздри. Не рассказывай нам сказок!
– Вот и я говорю: никогда не верь умуннеорцу, – подхватил сосед Эзеулу Аноси. – Если умуннеорец скажет мне «стой», я побегу, а если он скажет «беги», я замру на месте.
– Этот не такой, – возразил Акуэбуе. – Жизнь в чужом краю сделала его другим.