Тогда Габор позволил себе еще одну вспышку ярости. Выдрал шест из земли и зашвырнул так далеко в лес, как только мог. Тяжело дыша, он наблюдал, как Страшилище распадается на части. Шерсть комками разлеталась в стороны, маска плюхнулась в снег, покрытые мхом лапы-ветки отвалились еще в полете. Ткань грязными лоскутами медленно кружилась в воздухе.
Втоптав сапогом маску в снег, Габор ощутил едва ли не садистское удовлетворение. И тут же осознал, как жалко выглядит, сражаясь с куском дерева.
Он обшарил поляну, обнаружив неподалеку свежий пенек и впадины полозьев на снегу. Еще одна цепочка следов, крупных, почти гигантских, но точно человеческих испещрила снег у самой границы леса.
Здесь кто-то был. Но этот кто-то не приближался к Олесе. К тому же ее следы снег уже успел слегка замести, а следы ночного визитера все еще оставались глубокими и четкими.
Подобно безумцу, одержимому охотой на желанного зверя, Габор обшарил все пространство, пока окончательно не уверился, что незнакомец уходил один. Но где Олеся?
Рассвет только пробирался на небо, а Габор, задыхаясь, спешил к оставленной лошади, чтобы поскорее добраться до крепости и собрать свой отряд. Он прочешет каждый дюйм проклятого леса, но найдет Олесю. Никто не отберет ее у него. Ни демоны, ни Крампус, ни сила, забросившая ее сюда.
И вот теперь он смотрел на ее раскрасневшееся от волнения и обиды лицо и не понимал, как мог жить без нее.
Больше всего он желал вновь овладеть ею. Иметь до тех пор, пока оба не перестанут соображать. Такая одержимость пугала его самого. Олеся смотрела на него с молчаливым вызовом, и внутри рождались такие желания, от которых она наверняка бы пришла в ужас.
– Хватит так на меня смотреть… – Ее голос дрожал, а глаза влажно и таинственно блестели. Это сочетание сводило с ума.
– Как? – Собственный голос охрип и едва слушался. Габор прочистил горло, бездумно уставившись на ее губы. – Как я на тебя смотрю?
– Так, что… – Она несмело облизнула губы, и в этом быстром движении языка было столько порока и невинности, что голова пошла кругом. – …так что я боюсь тебя до ужаса, но становлюсь влажной.
От ее признания член налился кровью и встал так быстро, что перед глазами потемнело. В ушах зашумело. И в этом шуме он слышал эхо громких Олесиных стонов.
– Насколько влажной ты становишься?
Ее глаза подернулись пьяной дымкой. Осознание, что именно он был причиной этого, заставляло кровь с нечеловеческой скоростью бежать по венам, а яйца поджиматься от желания кончить.
– Очень… – Олеся покраснела еще сильнее. – Мокрой… – Она слегка раздвинула бедра и непроизвольно выгнулась.