Он наконец сообразил, откуда взялись темные деревья. Это было очень отчетливое воспоминание о буре на какой-то австрийской горе. Ему тогда было лет десять. Родители каждый год ездили с ним отдыхать в Европу. Отец, инженер-консультант в области гиростатики, был человеком состоятельным, хотя всю жизнь делал вид, что работает, дабы обеспечить семью средствами к существованию, в которых на самом деле не было никакой надобности, и что для него важна карьера, которая на самом деле его не интересовала. Вик очень хорошо помнил: отец несколько недель работал над проектом в Париже, а поездка в Мюнхен и Зальцбург была частью отпуска, после которого вся семья вернулась домой. Они остановились в совершенно сказочной гостинице, кажется, на озере Вольфгангзее – или на Фушльзее? Была зима – снег на земле еще не лежал, но вот-вот должен был выпасть, и вдруг из-за гор за их окном стала надвигаться буря. Вик помнил окна в нишах толстых стен гостиницы, помнил, что, несмотря на толщину стен, ему было холодно, но с этим ничего нельзя было поделать, потому что отопительная система не справлялась. Отец, человек чрезвычайно вежливый, обремененный чувством материального превосходства почти над всеми, вынес бы и гораздо более суровый холод в номере, лишь бы никому не жаловаться. Richesse oblige[30]. Буря нависала над горами, которые зловеще подбирались все ближе и чернели, словно непобедимый темный великан неведомых размеров. Деревья на горных вершинах гнулись под ветром из стороны в сторону, словно под пытками обезумевшего палача или словно сами хотели вырвать корни из земли и спастись бегством. Отец, с трудом скрывая возбуждение, сказал: «Эта туча несет снег», но туча была почти черной, такой черной, что в гостиничном номере стало темно, как ночью. И когда наконец черная туча, завывая в темных кронах, скользнула по горному склону к гостинице, Вик бросился прочь от окна и забился в угол. На отцовском лице появилось изумленное, разочарованное выражение. Вик с трудом встал, но не поддался на уговоры отца и не подошел к окну. Он испугался не бури, а неистовства деревьев.
Теперь он вспоминал эти деревья всякий раз, как узнавал, что Мелинда провела день с Карпентером; правда, он полагал, что в большинстве случаев встречи с Карпентером были выдумкой – все эти поездки к нему в гости или на Медвежье озеро или выходы на коктейль в бар «Честерфилда», – а на самом деле Мелинда занималась чем-то другим. Он считал, что это совсем уж гнусно, но внешне никак на это не реагировал. Он больше не отпускал едких замечаний, не хмурил с досадой брови. Может быть, еще раза два он спрашивал у Мелинды, не хочет ли она позвать Гарольда в гости: один раз, когда к ним снова приходили Меллеры, и другой, когда у них был ростбиф на шесть ребер. Ни в тот, ни в другой раз Мелинда не стала приглашать Карпентера. «Может, это прием такой?» – подумал Вик. Возможно, ему пытались внушить, что их отношения стали настолько близкими, что им больше никто не нужен? Он ведь сухарь, этот мистер Карпентер. Может, он и владеет собой, но актер из него никудышный. Кого он хочет провести? Ему даже не удалось очернить репутацию Виктора ван Аллена в городе. Вдобавок Вик тяготился мыслью, что все это оплачивает он сам.