О механизме работы метформина еще многое предстоит узнать, но главным образом он, похоже, способствует действию клеточного фермента, тормозящего процесс сжигания глюкозы ради производства энергии. То есть делает то же, что калорийное ограничение, со всеми вытекающими плюсами – снижением окислительного повреждения и воспалительных процессов и т. д. Некоторые наблюдения показывают, что метформин предотвращает или помогает сдерживать рост опухолей, и онкологи уже запустили множество клинических испытаний этого лекарства. А теперь, в рамках исследования TAME, метформин выступит на еще более широкой сцене – борьбы со старением.
Но не метформином единым. Стивен Остад, член той же исследовательской группы (укротитель львов и специалист по долгожителям вроде моллюска Мина, которого мы уже встречали в предыдущих главах), выступал за рапамицин, «потому что с животными результаты потрясающие». Так сказал он в интервью Science. Но метформин, хотя во многом и скромнее рапамицина, давно изучен и считается безопасным, а рапамицин, которым Линн Кокс и Джуди Кампизи омолодили дряхлые клеточные культуры, имеет довольно серьезные побочные эффекты. «Нир сказал, нельзя при первых же испытаниях кого-то убить, – продолжал Остад. – И я подумал: стратегически мыслит!» Стратегия здесь и правда значит много, потому что проверка способности препарата отдалять старение – не главная цель проекта TAME.
Какова же эта цель? Как видно по всему, что вы уже прочитали, геронтологи продвинулись очень далеко в понимании того, что творится с нашими телами, когда мы стареем. Но им весьма непросто воплотить свои знания в какие-либо медицинские препараты, потому что в глазах большинства (и уж точно регуляторов фармацевтики и страховых компаний) старение само по себе не болезнь, а значит, нечего его и лечить. Без ясного представления о целевой аудитории большим фармацевтическим компаниям, у которых, по сути, только и есть влияние, нет смысла разрабатывать лекарства. Барзилай и его товарищи посчитали, что из этой тупиковой ситуации можно выйти, если регулятор официально признает старение заболеванием, на которое можно повлиять и тем самым отсрочить наступление старческих бед – и сопутствующих им огромных трат бюджетных денег. В одной статье, опубликованной в 2013 в журнале Health Affairs, утверждалось, что одни только США могли бы сэкономить 7,1 триллиона долларов в течение 50 лет (и заодно прикупить гражданам лишних 2,2 года жизни), начав заниматься самим процессом старения.
«В этом подходе самое лучшее – что [не нужно] без конца тщетно пытаться лечить возрастные болезни, – уверен Дэвид Джемс, генетик из Университетского колледжа Лондона, которого мы встретили в главе 2 этой книги. – Во-первых, когда эти болезни уже оформились, их пойди вылечи, но, кроме того, они в некотором смысле образуют синдром. Моя мама – хороший пример, до чего малоэффективна вся эта борьба с [отдельными] болезнями. Ее здоровье под старость совсем сдало. Она едва не умерла от сердечно-сосудистых проблем, врачи только-только смогли подобрать ей лекарства, вернули ее с самого края. Какое-то время она была в порядке, а потом – рак груди и деменция. Доктора просто убирают один симптом, и его тут же сменяют другие. Но, если заняться глубинными причинами всего спектра патологий, можно пойти в наступление по всему фронту, как мы видим в экспериментах на животных».