— Видите, Федор Григорьевич: опять она, ламповая тесьма, которую продавала в Невьянске Шарафутдинова.
— А узел? Какой узел был?
— Морской, в две крестообразных петли.
Сомнений не оставалось: в Верхней Туре побывала та же банда.
— Язви их в душу! Надо же, куда залетели! — возмущался Федор, разглядывая затасканную в кармане карту губернии и думая о том, что ранее разосланные работники уголовного розыска ведут пустую работу. Теперь маршрут движения банды резко меняется. У них остается открытым путь на Красноуфимск, Верхотурье, Теплую Гору, Ису. Есть и еще одна дорога — обратно на Тагил и дальше — к Екатеринбургу.
К Екатеринбургу...
Федор задумался над этим вариантом. Идти обратным путем, где переполошено все население, где чуть не на каждом перекрестке — засады, вроде бы могут только сумасшедшие. Сумасшедшие или очень дерзкие сорвиголовы. А дерзости у Ренке и его сообщников не отнимешь. Зимой, на санях, они могут отмахать сотни верст глухими дорогами и объявиться в самом неожиданном месте. Даже в губернском городе.
И Заразилов тоже решил рискнуть. О возможном появлении бандитов, о их приметах он сообщил в населенные пункты, расположенные далеко на востоке и севере, а все силы уголовного розыска сосредоточил на пути к Екатеринбургу.
1 декабря 1923 года.
Город Билимбай
— Кого там нелегкая принесла? — крикнула Глафира Александровна, услышав настойчивый стук в ворота.
— Хозяюшка, будь добра, пусти немного обогреться.
— Да кто вы такие? — Глафира бросила лопату, которой отгребала снег от стайки, направилась к воротам. Сдвинув дубовую задвижку, вышла за калитку.
Поднявшаяся ночью пурга стихала, но густая поземка еще металась по неровностям дорог, сыпала снегом на дощатый забор, на людей, увитых куржаком, на розвальни. Высокий, в тулупе до пят, возница снял рукавицу и стал поправлять заиндевевшие усы.
— Николай Комаров я. Коммерсант. В Екатеринбург с красным товаром еду. А это мои попутчики: артист Родионов, Петром кличут, да Володя Агапов — студент. Тоже туда пробираются. Женихи что надо.
— Не до женихов, когда дитем обзавелася.
— Да я так, шутейно. Оттаять бы малость, чайком побаловаться. Я уж уважу тебя, хозяюшка. Бумазеи али ситчику на платье отрежу. Может, еще что приглянется — уступлю за любезность.
Глафира еще раз окинула взглядом путников и пошла открывать ворота. Не захлопывать же калитку перед носом у людей в такую погоду. Студентик-то, в очках, совсем посинел. И упоминание про ситчик совсем не лишнее.
Путники ввели во двор три подводы. Усатый, назвавшийся Николаем Комаровым, распряг лошадей, насыпал в торбы овса. «Артист» и «студент» уже шмыгнули в теплую избу.