Цивилизация не выживает или не возобновляется сама по себе: нас интересует участие в ней человека, о котором мы от неё узнаём, или же она помогает нам, передавая свои ценности. Быть может, эти ценности и идеалы передаются нам благодаря метаморфозе, тем более ярко выраженной, что, хотя в цивилизациях былых времен понимание человека ощущалось как совокупность (человек XIII века, грек эпохи Перикла, китаец эпохи Тан не были для них самих людьми какой-то особой эпохи – просто людьми), конец каждой эпохи открывает нам ту сторону человека, которую она культивировала.
В той мере, в которой культура составляет наследие, она включает одновременно сумму знаний, где искусства занимают немного места, и некое легендарное прошлое. Любая культура берёт начало от Плутарха в том смысле, что она передаёт поучительный образ человека, если она сильна, и некие назидательные элементы, касающиеся человека, если она не такова. Эпитафии погибшим при Фермопилах: «Путник, скажи в Лакедемоне, что те, кто здесь пали, исполнили свой долг»; китайской надписи на могиле вражеских героев: «В вашей будущей жизни окажите нам честь вновь родиться на нашей земле!» – отвечают образы, в которых кровь не отдаёт свое неутолимое величие; мысль и святость, принц Сиддхартха, покидающий дворец своего отца, узнав о человеческой боли; монолог Просперо: «Мы сами созданы из сновидений…»[435] Любая культура стремится сохранять, обогащать или преобразовывать, не ослабляя, идеальный образ человека, истолкованный теми, кто его создаёт. И хотя мы видим страны, увлечённые будущим, Россия, целая Америка всё с большим и большим вниманием прислушиваются к прошлому, потому что культура есть наследие достоинства рода людского.
Достоинства, которое не всегда достигается одними и теми же средствами, в котором искусства не всегда играют одну и ту же роль. Культура Средневековья не означает ни знания «Романа об Александре»[436], ни даже знания Аристотеля, что в те времена считалось некой техникой владения мысли; она основывается на Священном Писании, на житиях отцов церкви и святых; это культура души. Искусство всецело принадлежит там настоящему. Возрождению известен престиж художника, и оно не заключено в настоящее, которое знает только вечность. От прошлого Возрождение ждёт эпопею мирского, формы расцвета не всегда противоположные религиозным формам, но которые вера не допускала: с одной стороны, то, что разделяет Венеру и Аньес Сорель[437], с другой – то, что отличает Александра и Цинцинната от какого-нибудь рыцаря. Когда этот великий и беспокойный образ будет только обрамлением, XVI век станет его невольником и ослабит своё искусство. Быть может, долгий период упадка французской поэзии объясняется тем, что Ронсар предпочёл простоту, естественность Феокрита