Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки (Новоселова) - страница 116

Когда в первый раз загорел в нашем низу свет, все обрадовались – будто праздник в дом пришел. Как-то вечером после работы вбежала мама в темную избу. Мы с теткой Марией тихо сумерничали.

– Чё это вы сидите в темноте, во всех домах зияет, а у нас света нет? Надо в патроне прочистить, поди, тараканы в него забрались.

Она мгновенно выкрутила лампочку и сунула в патрон палец.

– Ой! – Мама резко присела и странно замолчала.

Мы почуяли неладное. Она перебралась на лавку рядом со мной.

– Меня током дернуло. В электричестве, Таня, великая сила. Обращаться с ним надо умеючи. Может ударить насмерть.

Позже я напомнила маме этот случай.

– А по первости мало кто понимал, как с электром надо обращаться, не одну меня било.

Однако самодельная электростанция прослужила всего два года и вскоре замолчала навсегда, а сколько сил зря положили колхозники окрестных деревень! И вот зимой 1955 года мой дед по отцу, Шестаков Егор Демидович, председатель колхоза «Красный пахарь» в довоенное, военное и первое послевоенное время, скоропостижно скончался от сердечного приступа в возрасте 72-х лет. Стояла лютая зима. Я училась тогда в пятом классе. Сильно простуженная, лежала я на печке и сморкалась. Мама меня никогда не лечила, ее ежедневно наряжали на работу. По словам мамы, мы «нигде не числились на балансе». Печь во все времена была самым главным деревенским лекарем.

– Любая боль проходит, Таня. Это поростушки. Только зимой мозги прочищаются, а прочищать мозги человеку – первое дело.

Она пришла с работы раньше времени.

– Меня, Таня, на поминки позвали. Я пойду провожать деда в последний путь, а ты дожидайся меня на печи, принесу тебе булочку.

Вернулась мама часа через два-три с пустыми руками, а на мой вопрос: «Где же булочка?» – ответила, что Маршуня, то есть моя баба Марфа, ее не показала вовсе, не то что дать. Наша неразвитая, молчаливая тетка Мария сидела в это время на лавке и внимательно слушала наш разговор. Она очень любила меня какой-то своей скупой любовью, подчас проявляла ее только на уровне человеческого инстинкта. Она жалостливо посмотрела в мою сторону и громко, злобно крикнула:

– Чтоб их всех язвило!

Мама выпустила слезу о дедушке, сказав, что не смерти надо бояться, а грехов своих.

– Не горюй, на свете, Таня, добра не пережить. Как выздоровеешь, пойдешь со мной в контору. Будешь мне помогать: носить дрова к печам, чистить стекла к керосиновым лампам, мыть пол – работы хватит. В тепле-то ее можно делать, а все закончишь – будешь на счетах считать, хорошо, что научилась. Вот какие у тебя разумные учителя, дай им Бог всем доброго здоровья. Самое трудное дело на свете – научить чему-то, да еще дитя неразумное.