– Знать бы такое дело, не тронулись бы с места. Только-только мало-мальски стали на ноги подниматься, хоть хлеб стали досыта есть, а тут на тебе: поросенка на шею повесили, вот и будем теперь у чужого поросенка в прислугах жить. Простота-то хуже воровства, Таня. Нас бы с тобой с нашими-то руками всяк бы оторвал.
Мама откровенно загоревала и запаниковала.
– Правду в народе говорят: «Не было у бабы печали, так завела себе баба порося». Теперь сам не ешь, а ему отдай. Дура я дура, сунула голову в петлю. Хуже всего, что мы опять квартиранты, только теперь у родной сестры, а ведь Иван наветку мне давал, но я не смекнула, дыроватая башка. Зачем поехали?
– Да не убивайся ты, мама! Может, этот поросенок захворает и благополучно сдохнет, – отчаялась я на последний уговор.
– Бог с тобой, Таня! Отнеси тучу мороком. Ты не понимаешь, что тогда хозяин может нас засудить безвинно. Он умный, его не учить, да еще коммунист, а я партийных боюсь, и ты опосле в партию не поступай, а то тебя тоже будут люди бояться. Как говорится, с богатым не судятся, с бедным не рядятся.
– Мама, все будет хорошо: дадим привесы, сдадим поросенка, а пока пусть приезжают, доглядывают свое сало.
Через год он еще не вышел весом, и мы прокормили его еще чуть не год, и мама пооткровенничала со мной:
– Видно, денежных покупателей на домик не нашли. Мало на свете таких, как мы, ротозеев.
Мы покупали в большом количестве поросенку хлеб, мяли картошки, рвали по деревне траву, секли ее в большом деревянном корыте и кормили, кормили… Когда поросеночек Боря стал огромным Борисом и еле поднимался, я его уже боялась. Его закололи, мясо увезли, а мама подвела итог:
– Вот видишь, Таня, как умеют люди жить: не болеют, не скорбеют, а к дарам поспеют, а мы только облизнемся. Хоть бы кусочек сальца дали – их родителей помянуть.
– Потому и не дали, что родители еще живы, а ты уж их похоронила.
Однако было ясно, что нам подсунули не поросеночка, а свинью. Правду сказать, когда мы начали жить втроем, мне очень нравилось делать уроки в горенке, в тишине, и я эти условия хвалила маме.
– А ты, Таня, не хвали в три денька, а хвали в три годка.
Эта поговорка пришлась очень кстати. Вскоре хозяйка дома пустила к нам на квартиру парнишку. Кровать ему поставили рядом с теткиной. Хорошо, что он появлялся у нас изредка, спал не раздеваясь. Где он пропадал и что ел, мы не знали, всем было не до него. Мы решили, что тетка Крестина во время приступов астмы не только будила его ночами, но и душила своими газами от плохого питания. (На другой год он у нас не появился.)