Она все делала быстро, и мне казалось, что жила она на бегу, на скаку, на маху и до глубокой старости осталась подвижной, как ртуть, за что ее нередко оговаривала мама: «Бегает, как заведенная. Не ходит, а мечется».
– И ты, Лиза, живешь, как бабка в огне, – отзывалась тетка.
Мы вышли в поле. По вбитым колышкам нашли свой участок. Глядя на поле, было видно, что тяжелый трактор с системой больших плугов безжалостно, грубо и тяжело изранил землю, навалил на один бок огромные пласты тощей земли, смешанной с глиной. Землю пробороновать не успели или не хотели. Мама издала такой стон, который издают при виде покойника.
– Вот чё совхоз мне поддонил. Маялась в колхозе, не жила, а вшей кормила, думала, что сейчас совхоз будет относиться по-человечески, так нет. Тут можно умереть, и поминай, как звали. Никто не увидит.
Вокруг нас не было ни души.
– Чё будем делать-то, Таня, сперва? Давай примемся пласты бить.
– Нет, мама, мы еще мало каши ели для такой работы. Бить не будем, а оттащим огромные глызы с участка, положим их по всему периметру и посадим картошку не рядами, а как попало – где земля полегче.
– Придется так и натыкать. Правду ведь говорят, что ум хорошо, а два лучше.
Мы таскали глиняные огромные глызы, иногда одну брали вдвоем и наконец управились. После работы перевели дух и пошли подкрепляться к тетке Моте. Мама жаловалась сестре:
– Надорвались мы, Моняха, и крепко промялись. Одни глызы дали, не землю. Еще раз дадут такую пашню – и заживо нас упекут. Робили в час по чайной ложке. Не знаю, Мотя, что Бог даст.
Матрена пригласила за стол.
– Сейчас поедим. Знаю, что в брюхе у вас кишка кишке кукишки ставит. Вот заморим червячка, и сразу полегчает.
Сестры вели разговоры про дела житейские, про дочерей своих. Мама пожаловалась ей, что жалко меня: рано начала надрываться. В старости все соберется: чебачки и щучки – все в одну кучку.
Тетку Матрену упрекнула за то, что она в работе «чуру не знает» и дочь замучила.
– Помни, что она у тебя десятая, а девять в земле лежат.
Сестры сетовали на одиночество и жизнь без мужской силы. (Тихон, муж тетки Матрены, к тому времени уже умер.) Напоследок они улыбнулись друг другу и остались довольны, что живут между собой хорошо. Прощаясь, тетка Матрена поинтересовалась, как поживает сестра Крестина.
Самым печальным у Коки оказалось то, что пристрастилась она к выпивке. Мама качала головой, когда сестра приходила под хмельком или ее приводили, а укладывая на кровать, приговаривала перед портретом ее мужа примерно так:
– Башка-то у тебя как чан, а толку мало. Сам бы и лакал, а жену зачем втягивать? Тебя вот Бог прибрал, а мы с ней майся. Кости ты ей все перебил – работать она не может, в избе все перехряпал, приданое распотрошил – ничего не оставил ни жене, ни дяде. Как ей сейчас жить? Люди с годами добро наживают, потом живут припеваючи, не подобраться…